Иду в неизвестность - [5]

Вера знала, что в таком споре мужа не переубедить, его аргументы всегда точны, его целеустремлённость непобедима. По правде говоря, именно эта цельность привлекла её внимание три года назад к загорелому, весёлому, жизнерадостному морскому офицеру, когда свёл их случай в Мариинском театре, а потом в гостях у знакомых, оказавшихся общими. Как разительно отличался он своей энергичностью, мужественностью, весёлым оптимизмом от бледных, утомлённых служебным бездельем петербургских офицеров, маменькиных сынков, повсюду окружавших её, дочь полковника, а ныне генерала Май-Маевского!..

Георгий окончил пение, отложил гитару. Вера подсела к нему. Они обнялись и долго сидели так неподвижно и молча, думая каждый о своём и будто впитывая в себя на прощание родное тепло друг друга.

Сверху, с палубы, глухо доносились крики «Вира!», «Майна!», поскребывание о палубу лопат, перестук и шум высыпаемого в бункерный люк угля.

Смеркалось, но огня зажигать не хотелось. Шли последние перед прощанием часы.

На рассвете опорожнённая «Кузнечиха» отвалила от борта «Фоки» и тихо поплыла к Архангельску. Растаяло в утренних сумерках белое пятнышко на её корме — прощальный платочек Веры. Седов глубоко вздохнул и, тряхнув головой, твёрдо скомандовал с мостика:

— По местам стоять, с якоря сниматься!

Капитану Георгий Яковлевич велел проложить курс к Большому Соловецкому острову.

— К Большому Соловецкому? — переспросил удивлённо Захаров.

— Да, Николай Петрович, именно к нему.

Капитан непонимающе поглядел на начальника экспедиции.

— Надо зайти туда, — пояснил Седов. — Да и путь-то ведь для вас накатанный!

Ещё бы! Не один десяток раз водил Захаров монастырский пароход «Соловецкий», на котором служил последнее время капитаном, из Соломбалы к монастырю с богомольцами на борту.

Захаров, пожав плечами, спустился в рубку, небольшой закуток, прилегавший к кают-компании, и вскоре все на «Фоке» узнали, что путь предстоит к Соловкам. На мостик, уже вымытый от угольной пыли, поднялись, поёживаясь от утренней прохлады, Визе, Павлов и Пинегин.

— Это верно, Георгий Яковлевич, идём на Соловки? — поинтересовался Пинегин.

— Да, друзья, вначале к Соловецкому монастырю.

— Но для чего?

Седов заметил удивление и разочарование на лицах своих молодых нетерпеливых спутников.

— Не огорчайтесь, — улыбнулся он. — Но сутки потерять придётся. Настоятель обители Иоанникий прислал приглашение посетить по пути гавань Благополучия.

— И нельзя было отказаться, Георгин Яковлевич? — удивился Визе.

— Ах, Владимир Юльевич, — грустно улыбнулся Седов, — ежели вы не забыли, экспедиции-то наша снаряжена на частные пожертвования. Поступило их ещё далеко не достаточно, и часть требуемой суммы в долг комитету дал Суворин, редактор «Нового времени». А деньги потребуются ещё — на жалованье команде, па уголь, на фрахт судна, что привезёт уголь на Флору. И если не откликнуться на приглашение этой почитаемой у нас христианской святыни, сами понимаете, это может отрицательно сказаться на дальнейшем поступлении средств.

— Да, да… — проговорил озадаченно Визе.

— Я бы и не согласился, будь моя воля, — поморщился Седов. — Ведь и против вчерашних пышных проводов я возражал. Но, как говорят, чей хлеб ешь, того и обычай тешь. Комитет настоял на организации проводов. — Седов развёл руками. — Им ведь отчёт в своём «Новом времени» поярче тиснуть хочется. Да и часть денег для экспедиции они собираются выручить от демонстрации киноленты, что снимал на проводах испанец. Поняли теперь?

— Поняли, Георгий Яковлевич, — отозвался Визе. — Вы уж не судите нас строго, мы ведь далеки от этих денежных хлопот. Сами-то едва собраться успели.

— Да теперь-то, слава богу, и я, кажется, освобождён от хлопот этих, — довольно добавил Седов. — Так что в путь, друзья мои! — Он заглянул вниз, в сторону бака. — Что там у брашпиля?

— Готовы! — отозвался голос снизу.

Седов поинтересовался через переговорную трубу, как дела у механика, и, получив ответ, что пары подняты и машина готова, громко и весело скомандовал:

— Вира якорь!

Взбурлив винтом, «Фока» медленно двинулся и бесшумно поплыл, оставив позади красный плавучий маяк, чёрную россыпь парусников близ него, лесистый остров Мудьюг и дальние двинские берега, поросшие невысокими березняками.

Командование судном принял Захаров. Седов не сразу ушёл с мостика. Он стоит некоторое время рядом с Пинегиным, Визе и Павловым и глядит назад, в сторону Архангельска, туда, где оставалось привычное, знакомое, обжитое.

Чем больше отдаляются берега, растворяясь в предвосходной дымке, тем свободнее чувствует себя Седов. Он ощущает, как вновь нарождается в нём та восторженная жажда деятельности, что сопровождает его неизменно во всех экспедициях. Эта ненасытная жажда обычно заставляет его много и с удовольствием работать — в Арктике ли, в Сибири или на Каспии. И какой бы тяжёлой, изнурительной ни была та работа, сколько бы ни отнимала сил, каких бы ни стоила лишений, именно она делала неугомонного Седова счастливым. Счастливое это чувство он испытывал ещё и потому, что добился-таки всего того желанного, о чём мечтал когда-то, преодолев за короткое время почти непреодолимый путь от едва грамотного мальчика, сына азовского рыбака, до морского офицера, известного в России гидрографа, почётного члена императорских научных обществ, руководителя Первой русской экспедиции к Северному полюсу. Путь, который он начал с самого детства.