Иду в неизвестность - [4]
Навстречу «Фоке» быстро идёт по узкому речному рукаву, солидно попыхивая дымом из широкой трубы, элегантный пароход «Великий князь Владимир» Архангельско-Мурманского товарищества. Он проносится рядом, почти борт о борт. Пассажиры на его палубе и капитан на мостике тоже приветливо машут «Фоке». Машут ему рабочие прибрежных лесозаводов, мужики и бабы с карбасов и лодок, ребятня босоногая, бегущая по песку вдоль берега.
А Лоушкин всё стоит на берегу. Седов, изредка оборачиваясь, видит его в бинокль до тех пор, пока соломбальская набережная не скрывается за излучиной.
К вечеру вышли на Двинской бар. Река здесь своими устьевыми рукавами вливается в Белое море. Широкий простор встретил «Фоку» по-озёрному гладкой водой. Пока плыли по Двине, стих ветер, выбилось из-за облаков солнце. Его вечерние лучи вызолотили тонкие мачты и реи десятка парусников, что притихли на якорях неподалёку от плавучего маяка — окрашенного в красный цвет судёнышка с огромным фонарём на мачте.
Рядом с «плавучкой» стал на якорь и «Фока». Вскоре пришёл из Соломбалы небольшой пароход «Кузнечиха». Он привёз уголь, чтобы догрузить «Фоку» здесь, на достаточной уже глубине.
«Кузнечиха» осторожно пришвартовалась к шхуне. Опасаясь угольной пыли, плотно задраили двери и иллюминаторы. Все, кроме матросов и кочегаров, занятых перегрузкой, затворились внутри судна.
Седов, утомлённый проводами, отходными волнениями и почти четырёхчасовым переходом по Двине, сошёл, наконец, в каюту, куда недавно спустилась и Вера. В течение всего перехода по Двине она простояла вместе с мужем на мостике.
Вера, в накинутой на плечи изящной шерстяной шали, без шляпы, стоит, сложив руки на груди, и задумчиво смотрит в иллюминатор, за которым мирно играет неярким блеском вода и темнеет вдали полоска берегового леса.
Она обернулась, шагнула навстречу, положила руки на плечи мужа. Вера молча глядит в его глаза, и в этом взгляде Седов замечает тревогу, любовь и бесконечную грусть одновременно.
— Прошу, не надо так волноваться за меня, — успокаивающе улыбнулся Седов, усаживая Веру на единственный стул.
В крохотной каюте — лишь морская кровать-рундук, узкий столик под иллюминатором, небольшой шкафчик в углу и стул. Трудно было бы разместить здесь что-либо ещё. Даже выкрашенные белилами переборки-простенки заняты книжными полками.
В надстройке этого небольшого судна, где требовалось разместить членов экспедиции и командный состав, да ещё штурманскую рубку, кают-компанию, камбуз, буфет и хоть какие-то одну-две лаборатории, все каюты были небольшими.
Седов присел на край кровати и взял Верины руки в свои ладони, словно укрывая их от невзгод.
— Не печалься, Льдинка, и жди меня. А я твоим именем назову красивую бухту на Земле Франца-Иосифа.
Вера попыталась улыбнуться. Но вдруг мучительно сомкнулись её веки, и, зажмурившись, она беззвучно заплакала, низко наклонив голову.
Седов вздохнул, притянул Веру к себе.
— Ну-ну, не надо… — нежно уговаривал он. — Помни: за разлуками всегда следуют встречи. Встретимся и мы наконец…
— Боюсь я, Георгий, — подняла Вера заплаканные глаза. — Боюсь… Я ведь сразу была против этой твоей экспедиции… — Она всхлипнула. — Но тебя разве отговоришь?.. Я знала, что не отговорить, не сбить, и покорилась, привыкла к мысли о будущей разлуке. Но теперь вдруг стало страшно…
Вера, говоря это, вглядывается в самую глубину и без того глубоких глаз мужа. Она знает эти глаза. Они светлы и блестящи, когда Георгий в хорошем расположении духа, и темнеют, если что-то не по нём.
Глаза мужа светятся участием и любовью.
— Не грусти, Верок, — поглаживает её уложенные в красивую причёску волосы Георгий Яковлевич. — Ты ведь жена моряка. — Он улыбается подбадривающе: — Хочешь, я спою тебе свою балладу?
Седов бережно отстраняется от жены, тянется за гитарой, висящей на переборке. Вера, вздохнув, улыбается. Но не той облегчённой улыбкой, что приходит вслед за успокоением после слёз, а грустной улыбкой примирения с судьбой.
Перебрав мелодичные струны и убедившись, что гитара не расстроена, Седов, не сводя с жены улыбчивых глаз, запел красивым мягким баритоном:
Обычно, слушая пение Георгия, Вера, выросшая в столичной семье, прекрасная пианистка, скрывала от мужа своё отношение к музыкальному и поэтическому достоинству песен, которые он сам сочинял когда-то в юности. Её разум, её вкус, воспитанный на лучших образцах музыкальной культуры, противились, но сердце внимало, ибо пел муж для неё. Нередко, желая развлечь Веру либо отвлечь её от неприятных впечатлений, грустных дум, Седов брал в руки гитару. И пел он всегда с удовольствием.
В такие минуты Вера не вникала в смысл песни, не прислушивалась к мелодии. Она просто любовалась своим Георгием, ощущая его любовь к ней, ясно выраженную во взгляде, в улыбке, в интонациях голоса.
…Вера слушает, но думы о своём не оставляют её.
Ах, как хотелось бы ей задержать мужа, не пускать в это пугающее плавание, увезти его назад, в Петербург, в их новую, уютную квартиру! Пусть бы на летний сезон он вновь уезжал в экспедиции на Каспий, на Колыму, к Новой Земле — куда угодно, только не к неведомому полюсу. И чтобы каждой осенью так же, как прежде, возвращался в Петербург, к ней. Любимая работа, любимая жена, уютный дом, достаток, известность, пришедшая после Колымской экспедиции, прекрасная служебная перспектива — что ещё нужно для счастья? Оказалось, нужен полюс. «Для чего он тебе?» — допытывалась Вера. «Он нужен не мне, а науке, России». — «Но ведь были там уже Пири или Кук!» — «Во-первых, это недостаточно доказано, а во-вторых, даже если кто-то из них и побывал в районе полюса, то человечеству, науке от этого ничего не прибавилось. Спортивный рекорд — для спортивных любителей». — «Но что же сможет дать твоё открытие полюса?» — «Важно не только само его открытие, но и наблюдения в пути. И прежде всего — для понимания закономерностей дрейфа льдов в Ледовитом океане, а это нужно для налаживания судоходства в нём, для прогнозирования погоды на территории нашей земледельческой России, для изучения земного магнетизма в приложении к судовождению и радиосвязи. А ко всему этому должен добавить, что не могу уже спокойно взирать на тот унизительный для нации факт, что Россия, великая Россия доселе в хвосте важнейших мировых предприятий, открытий!»
Всё своё детство я завидовал людям, отправляющимся в путешествия. Я был ещё маленький и не знал, что самое интересное — возвращаться домой, всё узнавать и всё видеть как бы заново. Теперь я это знаю.Эта книжка написана в путешествиях. Она о людях, о птицах, о реках — дальних и близких, о том, что я нашёл в них своего, что мне было дорого всегда. Я хочу, чтобы вы познакомились с ними: и со старым донским бакенщиком Ерофеем Платоновичем, который всю жизнь прожил на посту № 1, первом от моря, да и вообще, наверно, самом первом, потому что охранял Ерофей Платонович самое главное — родную землю; и с сибирским мальчишкой (рассказ «Сосны шумят») — он отправился в лес, чтобы, как всегда, поискать брусники, а нашёл целый мир — рядом, возле своей деревни.
Настоящее издание — третий выпуск «Детей мира». Тридцать пять рассказов писателей двадцати восьми стран найдешь ты в этой книге, тридцать пять расцвеченных самыми разными красками картинок из жизни детей нашей планеты. Для среднего школьного возраста. Сведения о территории и числе жителей приводятся по изданию: «АТЛАС МИРА», Главное Управление геодезии и картографии при Совете Министров СССР. Москва 1969.
Повесть-воспоминание о школьном советском детстве. Для детей младшего школьного возраста.
Нелегка жизнь путешественника, но зато как приятно лежать на спине, слышать торопливый говорок речных струй и сознавать, что ты сам себе хозяин. Прямо над тобой бездонное небо, такое просторное и чистое, что кажется, звенит оно, как звенит раковина, поднесенная к уху.Путешественники отличаются от прочих людей тем, что они открывают новые земли. Кроме того, они всегда голодны. Они много едят. Здесь уха пахнет дымом, а дым — ухой! Дырявая палатка с хвойным колючим полом — это твой дом. Так пусть же пойдет дождь, чтобы можно было залезть внутрь и, слушая, как барабанят по полотну капли, наслаждаться тем, что над головой есть крыша: это совсем не тот дождь, что развозит грязь на улицах.
Нелегка жизнь путешественника, но зато как приятно лежать на спине, слышать торопливый говорок речных струй и сознавать, что ты сам себе хозяин. Прямо над тобой бездонное небо, такое просторное и чистое, что кажется, звенит оно, как звенит раковина, поднесенная к уху.Путешественники отличаются от прочих людей тем, что они открывают новые земли. Кроме того, они всегда голодны. Они много едят. Здесь уха пахнет дымом, а дым — ухой! Дырявая палатка с хвойным колючим полом — это твой дом. Так пусть же пойдет дождь, чтобы можно было залезть внутрь и, слушая, как барабанят по полотну капли, наслаждаться тем, что над головой есть крыша: это совсем не тот дождь, что развозит грязь на улицах.
Вильмос и Ильзе Корн – писатели Германской Демократической Республики, авторы многих книг для детей и юношества. Но самое значительное их произведение – роман «Мавр и лондонские грачи». В этом романе авторы живо и увлекательно рассказывают нам о гениальных мыслителях и революционерах – Карле Марксе и Фридрихе Энгельсе, об их великой дружбе, совместной работе и героической борьбе. Книга пользуется большой популярностью у читателей Германской Демократической Республики. Она выдержала несколько изданий и удостоена премии, как одно из лучших художественных произведений для юношества.