Идол - [5]

Тень не шевелилась. На свой страх и риск Лунев предположил, что объект этот неодушевлённый, и, надеясь, что это действительно так, поспешил дальше по дороге.

Не побежал, нет. Бежать смысла не было, в любом случае. Если тень сорвётся с места и бросится за ним («А она это сделает! — закричал паникёр внутри. — Обязательно так и будет!»), убежать он всё равно не успеет.

Но уйти, уйти бы надо побыстрее, пройти эту длинную улицу, оставить её позади, как можно дальше, потому что пока там, у него за спиной, в воздухе висит тень, ещё ничего не решено, ещё безопасность его под вопросом, ещё всё может разрушиться без возврата, потому что он очень хорошо может представить себе смотрящий ему в спину прожигающий взгляд и мгновенный прыжок-полёт вслед за добычей.

Этого всего не будет, ну, правда же, не будет. Лунев шагал торопливо, не оглядываясь, между двух рядов потускневших фонарей и твердил себе: ничего не будет, не будет.

4.

Лунев включил свет в прихожей и несколько секунд осматривался, чтобы с удивлением убедиться, что это действительно та самая прихожая и та самая квартира. Входы в комнаты — прямо впереди, направо и налево, за угол. Зеркало на ворсистой стене. Деревянная этажерка под ним. Жёлтый свет. Да, всё так. Он видел уже это, вроде бы так давно, но совсем недавно. Как будто и не уходил, так привычно. Непрерывно. Он отвернулся повесить плащ в стенной шкаф.

— Лёша, ну где ты был так долго?

Он развернулся, с упорным непониманием оглядывая женщину. Она, по-детски поджав губы, продолжила:

— Ты сказал мне, что прилетаешь утром, почему дома ты появляешься за полночь?

— Прости, — пробормотал он и прошёл мимо неё в комнаты. Машенька, постояв, последовала за ним.

— Нет, ну что же это, тебя два года не было дома, и когда, наконец, ты прилетаешь, проходит целый день прежде, чем я могу тебя увидеть. Лёша, объясни, пожалуйста, где ты был?

Пропуская слова мимо ушей (голос Машеньки не казался ему существующим, как и вся Машенька), он пристально всматривался в узоры стареньких обоев на стенах, неровный ворс ковров на полу, складки занавесок по бокам окон. Он постепенно укладывал в своей голове, что именно из этой квартиры он вышел два года назад с чемоданом и билетами на самолёт, который унёс его в долгое путешествие по западным странам. С этой квартиры начался бесконечный ряд гостиничных номеров и купе поездов, городов между дорогами, которые он исколесил в погоне за вдохновением. И вот — будто бы ничего не было.

— Где ты был, скажи мне, — повторила Машенька.

— На работе, — рассеянно отозвался он. Признать настоящей эту маленькую светловолосую женщину в детском халатике у него не получалось. Да, конечно, это Машенька, его жена, и да, конечно, она должна существовать где-то, отдельно от творческих встреч, ночей напряжённой работы над стихами и путешествий по загранице. Но если она, живая и настоящая, в эту минуту стоит перед ним, то где было всё то? И если Машенька действительно существует, то кто такой поэт Алексей Лунев? Есть ли он вообще?

— На работе! — повторила Машенька. — Это когда я жду тебя! Ты меня совсем не любишь.

— Я тебя люблю, — не согласился Лунев: это ведь было правдой, и за истинность сего факта казалось необходимым вступиться. Двоящаяся реальность дёрнулась, сошлась воедино: он существовал, да, и существовала также Машенька. Она обитала в его квартире и встречала каждый раз, когда он возвращался домой. Он просто забыл, что так всегда и было.

От последнего заявления Машенька как будто сразу подобрела и успокоилась.

— Ты голодный? — спросила она.

— Нет. Спасибо.

— Понятно… Тогда пойдём спать?

— Извини, мне… надо поработать, — соврал Лунев.

Машенька состроила недовольную рожицу. Лунев чмокнул её в щёку.

— Спокойной ночи.

Она вздохнула:

— Спокойной ночи, — и ушла к себе в спальню.

Лунев же прошёл в свой кабинет. (Ему показалось странным, что он уверенно дошёл туда, помня даже про ступеньку-порог на стыке комнат, и ни разу не сбился по дороге: как будто так и ходил каждый день, как будто и не было вовсе перерыва). Стол и стул в тесном помещении — они даже не покрылись пылью, свет от окна по-прежнему падает на них.

Конечно, уже темно. Но Лунев не зажёг свет: он не собирался работать на самом деле. Ему надо было просто подумать.

Он сел, облокотился на письменный стол и прижал лоб к скрещенным кулакам.

Дом есть дом. Машенька есть Машенька, законная супруга, не больше, не меньше. Другая часть жизни, которую Лунев как-то привык упускать из виду, но которая, несомненно, существовала. Как относиться к ней… как он на самом деле относился к ней, это уже другой вопрос, и вопрос неоднозначный.

«Я тебя действительно люблю, — подумал он. — Только, наверно, это не то чувство, которого ждут от любого на моём месте. Так любят котят. Или маленьких щенков. На большее я, наверно, не способен. Прости ещё раз, но просто не способен. Не по отношению к тебе. В принципе».

Странное создание. Странная натура. Лунный свет в окно.

5.

Город очень пышно алел в конце августа.

Визжали машины, наполняя улицы постоянным потоком, и визжали так радостно, будто обычный будничный день в Ринордийске — настоящий праздник. Зачем-то вились флаги у административных зданий, а за ними до боли в глазах синела небесная эмаль.