Идол - [3]
— «Немка»! Да уж, самая что ни на есть коренная немка… Ты разве не узнал её?
— Узнал? Разве я должен был её узнать? Я впервые вижу эту женщину.
— Это же Рита! — Зенкин, видимо, считал, что этой фразой сделал всё понятным. — Помнишь? Из параллельного класса, — пояснил он. — Ну, Ритка, отличница, её ещё постоянно всем в пример ставили. Ритка, на все олимпиады по немецкому ходила. Ах да, у нас же немецкий в старших классах был, ты с нами тогда уже не учился… Ну? Помнишь?
— Смутно, — Лунев задумался. — Кажется, была какая-то Рита… Серая мышка такая.
— Ну, это ты… — Зенкин покачал головой. — Может, и была, конечно. Теперь она совсем другая. Это же… фройляйн Рита! Танцовщица, богиня, комета! Да её, возможно, весь Ринордийск знает, ты, верно, не слышал о ней только потому, что прилетел недавно. Она… В общем, сам увидишь.
— Если она училась в параллельном классе, то лет ей должно быть примерно, как нам, — вдруг сообразил Лунев. Ему этот факт казался довольно странным и не вязался с большой известностью: слишком рано что-то.
— Да, двадцать пять, — Зенкин проводил взглядом шествие. — Что, пошли?
— Идём, — равнодушно согласился Лунев.
Сумрак летнего вечера, сквозь который они не спеша двинулись, был прозрачным от света фонарей и тёплым. По нему легко проходили движения и слова, он-то уж ничем не пытался напугать или пригрозить.
— Ты нам так и не рассказал про заграницу, — напомнил Зенкин.
— Ага, точно, — Редисов возник рядом с ними. — Только не говори, что там нет ничего особенного, всё равно не поверим.
— Да, Лёха, ты же целых два года запад колесил. Наверняка же навидался…
— Ну что вы заладили, — оборвал их Лунев. — «Заграница, заграница…» Заграница как заграница. Дома. Улицы. Люди. Люди везде одинаковые. Что вы хотите услышать? Летающих коров мне видеть не доводилось, золотых рек тоже. Расскажите лучше, что у вас происходит. Этот, про которого сейчас столько разговоров…
Зенкин и Редисов тут же насторожились.
— Правитель нынешний, — пояснил Лунев. — Президент, или кем он теперь считается…
— Не президент, — ответил Зенкин. — Он… Просто Он.
Лунев кивнул:
— Ну, вы меня поняли, в общем, этот человек.
— Он не человек, — быстро пробормотал Редисов, глядя в землю.
— Ну да! — хохотнул Лунев. — А кто же?
Собеседники замолчали. Луневу даже стало капельку не по себе: так торжественно было это молчание.
— Мы не знаем, — наконец произнёс Зенкин тихо, почти шёпотом. — Но человек не может вызвать столько страха к себе. И столько почитания. Человек не может быть вездесущим. Не может быть всесильным, — голос его изменился, в нём не осталось никакой дурашливости, которая казалась неотделимой от натуры Зенкина. Тоном, вдруг появившимся у него сейчас, можно говорить только в храме, в главном святилище божества.
— Хотите сказать, он сродни богам? — Лунев сделал всё, чтобы эта фраза звучала иронично.
— Или дьяволу, — шёпотом же отозвался Редисов.
Лунев смотрел на своих приятелей с недоумением: уж кому-кому, а этим двоим вовсе не свойственно было падать ниц в страхе и благоговейно поклоняться. Сколько помнил он амбициозного нарцисса Редисова, тот ни разу не отягощал себя уважением к другим людям. Что касается Зенкина, его восторженное восхищение распространялось на всех и вся, но редко сочеталось с постоянством. В общем, понятия «авторитет» не было и в помине ни у одного, ни у другого. «Эй, ребята, — хотелось крикнуть Луневу, — вы чего?» Но слова застряли в горле.
Воздух, наполненный жемчужно-серебристыми тенями, недвижно и безмолвно обволакивал их, и оттого, что лица размывались, привычная реальность казалась хрупкой и неустойчивой, такой неустойчивой, что достаточно случайного удара вскользь — и она расколется, исчезнет, как грёза из полудрёмы.
Поодаль послышался женский крик:
— Выключите эти треньканья! Терпеть не могу английский. Неужели у вас нет ничего на немецком?
Прозвучавшая реплика как будто сняла оцепенение, и все трое немного расслабились. Лунев мотнул головой (хорошо, а то почти жутко стало) и заметил с лёгким смешком:
— Хорошо, допустим, мы имеем дело с выдающейся персоной. Допустим это такой харизматичный лидер, умеющий идеально манипулировать людьми, пусть бы и гений общения с массами. Допустим даже и некое гипнотическое внушение, — он усмехнулся, — я ещё поверю, вполне возможно. Но не забывайте, что по своей сущности он всё же человек, и никак иначе. Поэтому при всех своих невероятных возможностях он не вездесущ, как вы уверяете.
— И тем не менее, — прервал Редисов. После паузы он добавил. — По крайней мере, любое наше слово станет Ему известно.
— Скажете ещё, он следит за всеми? — Лунев раздражался всё больше: что за чепуху они несут?
— Да. Это так, — отозвался Зенкин. — И каждый шаг — под Его контролем.
Лунев не сразу нашёлся, что ответить, и поэтому перевёл взгляд на действо в глубине парка. Люди собрались там кружком, и в центре этого круга двигалась танцовщица, исполняя нечто вроде вальса в одиночку. Под странную смесь классической музыки с металлом она вращалась по окружности живой публики, все движения её подчинялись ритму, такому же монотонному и одинаковому, как отстранённый мужской голос, поющий что-то по-немецки. Иногда кто-нибудь выскакивал из круга и вступал в танец, временно играя роль партнёра, но они менялись, приходили и уходили, и танцовщица оставалась одна.
«Ринордийск… Древний и вечно новый, вечно шумящий и блистающий и — в то же время — зловеще молчаливый; город фейерверков и чёрных теней, переменчивый, обманчивый, как витражи Сокольского собора: не поймёшь, в улыбку или оскал сложились эти губы, мирное спокойствие отражается в глазах или затаённая горечь. Как большой зверь, разлёгся он на холмах: то тихо дремлет, то приоткрывает неспящий лукавый глаз, то закрывает вновь».Ринордийск — столица неназванной далёкой страны… Впрочем, иногда очень похожей на нашу.
Третья и заключительная часть ринордийской истории. Что остаётся после победы, и была ли победа вообще… Или всё, что есть — только бесконечная дорога к далёким огням?
Вместо эпилога к роману «Идол». История людей, прошедших через многое, но обязанных жить дальше.«Но он мёртв. А мы живы. Это наша победа. Другой вопрос — нужна ли она ещё нам. Если да — значит, мы выиграли. Если нет — значит, он».
Молодой, но уже широко известный у себя на родине и за рубежом писатель, биолог по образованию, ставит в своих произведениях проблемы взаимоотношений человека с окружающим его миром природы и людей, рассказывает о судьбах научной интеллигенции в Нидерландах.
Роман представляет собой исповедь женщины из народа, прожившей нелегкую, полную драматизма жизнь. Петрия, героиня романа, находит в себе силы противостоять злу, она идет к людям с добром и душевной щедростью. Вот почему ее непритязательные рассказы звучат как легенды, сплетаются в прекрасный «венок».
1946, Манхэттен. Грейс Хили пережила Вторую мировую войну, потеряв любимого человека. Она надеялась, что тень прошлого больше никогда ее не потревожит. Однако все меняется, когда по пути на работу девушка находит спрятанный под скамейкой чемодан. Не в силах противостоять своему любопытству, она обнаруживает дюжину фотографий, на которых запечатлены молодые девушки. Кто они и почему оказались вместе? Вскоре Грейс знакомится с хозяйкой чемодана и узнает о двенадцати женщинах, которых отправили в оккупированную Европу в качестве курьеров и радисток для оказания помощи Сопротивлению.
Роман «Сумерки» современного румынского писателя Раду Чобану повествует о сложном периоде жизни румынского общества во время второй мировой войны и становлении нового общественного строя.
Андрей Виноградов – признанный мастер тонкой психологической прозы. Известный журналист, создатель Фонда эффективной политики, политтехнолог, переводчик, он был председателем правления РИА «Новости», директором издательства журнала «Огонек», участвовал в становлении «Видео Интернешнл». Этот роман – череда рассказов, рождающихся будто матрешки, один из другого. Забавные, откровенно смешные, фантастические, печальные истории сплетаются в причудливый неповторимо-увлекательный узор. События эти близки каждому, потому что они – эхо нашей обыденной, но такой непредсказуемой фантастической жизни… Содержит нецензурную брань!
Эзра Фолкнер верит, что каждого ожидает своя трагедия. И жизнь, какой бы заурядной она ни была, с того момента станет уникальной. Его собственная трагедия грянула, когда парню исполнилось семнадцать. Он был популярен в школе, успешен во всем и прекрасно играл в теннис. Но, возвращаясь с вечеринки, Эзра попал в автомобильную аварию. И все изменилось: его бросила любимая девушка, исчезли друзья, закончилась спортивная карьера. Похоже, что теория не работает – будущее не сулит ничего экстраординарного. А может, нечто необычное уже случилось, когда в класс вошла новенькая? С первого взгляда на нее стало ясно, что эта девушка заставит Эзру посмотреть на жизнь иначе.