Идиллии - [5]
— Ягоды, клубника! — вырвалось у пастуха, и глаза его загорелись. Здесь растут ягоды, а он и не знал — столько дней бродит по этим местам! Он нагнулся и стал шарить в ягоднике. Вон одна подняла головку, будто смеется, а вон другие склонились под листьями, словно о чем-то шепчутся, — он всех их найдет! Сорвет одну — там другая… Он и не заметил, как у него в руке оказался целый пучок. В каждой ягодке словно зарделось лицо пастушки: и она вот так же кивала ему, улыбаясь, вот так же опускала глаза и лукаво посматривала на него. А может быть, и слова у нее такие же сладкие. Может быть — никогда он ее не слышал!..
— А за рекой растут ягоды? — Если и растут, там низко, сыро: они раньше поспевают на припеках. Стой! — мелькнуло у него в голове. Он покажет ягоды, и если она захочет, перебросит ей пучок. — Нет! Лучше он сплетет корзиночку из лозы, наполнит ее ягодами, спустится к порогу и переправит ей по реке.
— Вон там кизиловые прутья, а лозы внизу сколько хочешь… Он прыжками спустился по склону, достал ножичек и побежал резать упругие кизиловые ветки.
Когда под полуденным зноем смолкли даже кузнечики, пастушка пригнала овец к тополю. С самого утра она искала случая избавиться от подруг, и только теперь ей это удалось. Они пошли вниз по излучинам реки, а она отговорилась: не хочет-де, чтобы ее овцы обдирали шерсть о колючки в боярышниках, и осталась одна.
На водопое овцы, опустив длинные шеи, расталкивают друг друга; собака, лежа в сторонке, то протянет передние лапы и зевнет, то завертит хвостом, отгоняя мух. — Вчера он полдничал под дикой грушей, — пастушка прислонилась плечом к тополю, и легкая свежесть повеяла на нее из долины. Вода в Тундже спала, тут и там показались камни, торчащие поперек реки. Между камнями бурлят, блестя на солнце, шумные потоки и, вливаясь в омут, тревожат его гладкую поверхность. На другой стороне круто поднимается холм, по которому разбросаны кусты шиповника — за ними ни души.
Овцы сгрудились вдоль реки, окунули морды в воду, выше — жадно лакает собака… Пастушка опустила глаза и задумалась. Может, ему надоело ждать ее, и он погнал овец в другую сторону. Другие пастушки таскались за ней, как привязанные… Она постояла, нахмурившись. Вдруг раздался прерывистый свист, овцы шарахнулись, собака навострила уши, — это пастух, который нарочно спрятался за холмом посмотреть, что, она будет делать, бросился бежать вниз.
Так несется, словно хочет с разбегу Тунджу перемахнуть! Пастушка задрожала, как молодой побег, вдруг выросший рядом с тополем.
— Ягоды, розы! — крикнул он, подымая и показывая ей корзиночку. Но голос его заглох в дружном шуме потоков, ревущих между камней.
Девушка протянула руку.
— А вот и не дам! — он шутливо спрятал корзиночку за спину. — Затем ли я их собирал… — но не выдержал и рассмеялся.
— Кидай их мне, — она подняла голову, и лицо ее стыдливо вспыхнуло.
Он подошел к самому берегу, зацепил корзиночку герлыгой, нагнулся, потянулся докуда хватало руки и пустил ее на середину потока.
Пастушка прикусила губу. Букет алых цветов шиповника задрожал над ягодами, и вода понесла корзиночку к порогу. Там ее закрутило между камней, никак не вынесет в омут. Пастух набрал горсть камешков и стал в нее бросать. Эх, если бы он мог добраться хотя бы до лозняка, оттуда он перепрыгнул бы на другой берег, сам бы ей принес!.. Но вот легкие волны от камней подхватывают корзиночку, вот она огибает лозняк и по быстрине проскальзывает в омут. Букет закружился в водовороте, один цветок упал, и его затянуло вниз.
Пока пастух нагибался за камнем, из-за холма донеслась неистовая ругань сторожа: стадо зашло в хлеба.
Пастух в испуге бросился к стаду, и пастушка не заметила, как он взбежал по круче и исчез за холмом.
Она ничего не могла понять. Посмотрела в недоумении на ту сторону и подошла к воде, чтобы поймать корзиночку. Та все еще крутилась посреди омута, и шиповники радостно смотрелись в воду. Пастушка не достала до нее; она прыгнула на высокий камень, опустилась на колени и протянула герлыгу, насколько хватало руки́, к омуту. Вчера вечером он чуть не утонул в этом омуте, как бы теперь мне не ухнуть туда вниз головой… она еле достала букет и подтянула его к себе.
Укрывшись в тени под копной, пастушка плетет себе венок.
Она подбирает один к одному алые цветы шиповника и связывает их травой и медуницей; кончив плести, она надевает венок на голову и бежит к берегу.
— Ах! Посмотрел бы он сейчас на нее! Чем не русалка, что поднялась со дна реки!
Будто и вправду русалка, она встала под тополем, на вершине которого еще трепетали последние лучи солнца. Длинные тени от копен и деревьев потянулись по полю; убаюкивая все вокруг, стрекотали цикады; смеркалось. Собака подогнала отбившихся овец к стаду, они окружили пастушку и просительно тянули к ней длинные шеи. Одна подошла поближе и стала лизать ей руку.
— Не все ли равно! Она может вернуться домой и после ужина, зато дождется его. Он придет — придет посмотреть, как она нарядилась… А может, осмелится и перепрыгнет к ней. Вчера вечером ведь до самого лозняка добрался…
Пастух знал, что она его ждет, еще за холмом заиграл на свирели. Песня его вдруг взвилась, переливаясь, и отозвалась в долине. Пастушка встрепенулась. Как увидал он ее с вершины холма, тут же растолкал овец и бросился вниз. Пастушка в венке из алых шиповников сама не заметила, как ее подхватила песня: всплеснула руками, подпрыгнула и лихо закружилась под свирель. Подпрыгнул и он, и оба пустились в пляс — она там, он здесь.
