Идеи о справедливости: шариат и культурные изменения в русском Туркестане - [76]
Как мусульмане интерпретировали имперские Положения, касающиеся поземельного вопроса? По мнению советских историков, колониальное правительство стремилось разработать законодательные рамки для создания вотчинного государства[557]; однако данное утверждение имеет идеологическую подоплеку и остается без доказательств[558]. Александр Моррисон предполагает, что российские власти посредством разработки Положений положили конец землевладельческой аристократии, до завоевания владевшей землями с налоговым иммунитетом (милк-и хурр) или имевшей временные земельные налоговые льготы (тархан)[559]. Исследователь со всей убедительностью доказывает, что такие бухарские и кокандские чиновники, как сборщики налогов, с упрочением российской имперской власти в регионе лишились своих привилегий. Однако нам неизвестно о каких-либо крупных беспорядках, инициированных обезземеленной аристократией. Когда проводилась ревизия проекта комиссии графа Игнатьева, данный вопрос вызвал обеспокоенность Военного министерства, так как одна из статей Положения гласила, что российское правительство не признает налоговых привилегий для земель милк-и хурр. По требованию генерал-губернатора фон Кауфмана эта статья была вычеркнута из Положения[560]. Учитывая тот факт, что в нескольких районах Самаркандской области большинство сельскохозяйственных земель имели статус милк-и хурр[561], представляется маловероятным, чтобы слой аристократии, владевший этими землями, мирно воспринял крупномасштабную операцию по конфискации своего имущества. Действительно, аристократы-землевладельцы были готовы защищать свои интересы:
Жители Панчшанбе губернатору. Мы, несчастные и обездоленные, взываем к тебе с надеждой на милость. После завоевания Каттакургана наши старейшины пошли в город поклониться Белому царю. Ты пообещал нам, что наш мулк останется мулком, как и наши вакфы. Теперь наши мулки превратились в амляк, и посему мы, бедные и несчастные, потеряли покой. С надеждой, что ты перенаправишь это прошение губернатору [sic][562].
Из данного прошения каттакурганских аристократов, составленного на чагатайском языке, мы узнаем следующее. Колониальные чиновники уверили землевладельцев, что налоговые привилегии, связанные с землями милк-и хурр и вакфными землями, сохранятся и при российской власти. Вероятно, авторы прошения под амляком понимали земли, подлежащие налогообложению. Именно так передал в русском переводе прошения смысл термина «амляк» переводчик Ибрагимов: «земля, с коей поступает подать в казну»[563].
Несомненно, российские Положения были в целом менее выгодны для владельцев земли милк-и хурр. Более того, некоторые опасались, что статья 255 низведет бывших собственников налогооблагаемых участков (милкдар) до простых арендаторов, подобных крестьянам, работавшим на государственной земле (земле мамлака) при эмирах и ханах[564]. По этому поводу любопытный анекдот приводит Мулла Камал ад-Дин – первый самаркандский правовед, ставший народным судьей при российском правлении[565]. Мулла Камал ад-Дин рассказывает о том, как в попытках вновь занять пост судьи, с которого он был уволен, он несколько раз приходил беседовать с колониальными чиновниками. В одной из бесед камер-юнкер Савинков попросил правоведа дать характеристику существующей поземельной ситуации в Туркестане. Вот что ответил Мулла Камал ад-Дин:
Землевладельцы [мулкдар] жестоко страдают. Затем они [Савинков] спросили: можно ли разрешить эту проблему, произведя учет разновидностей земель? Я сказал: мулк бывает трех разновидностей: мулк-и хурр, мулк-и ‘ушри и мулк-и хараджи. Смысл мулк-и хурра в том, что человек, работающий на земле, не платит ничего в казну [хазина], однако платит харадж с дохода землевладельцу. Мулк-и ‘ушри означает, что десятая часть дохода от земли идет в казну, а две десятых остаются у землевладельца. Мулк-и хараджи значит следующее: две десятых дохода от земли идут в казну и одна десятая – землевладельцу. Всего получается три десятых. Теперь же они [землевладельцы] платят одну пятую часть дохода от владений в казну. Остаток дохода остается крестьянам, которые распределяют его между собой. Этот закон [низам] стал причиной серьезных страданий землевладельцев, поскольку они вложили в приобретение мулка немало денег[566].
На первый взгляд, данный рассказ демонстрирует, что землевладельцы при новом законодательстве не могли никаким способом сохранить свои налоговые привилегии, в то время как крестьяне получили право на большую часть дохода. Однако дело обстоит не столь просто. Во-первых, Мулла Камал ад-Дин совершенно верно указывает, что с наступлением колониальной власти владельцы земли милк-и хурр обязывались уплачивать пятую часть дохода с земли государству. Соответственно, они лишились налогового иммунитета, который имели при правлении бухарского эмира, и низводились до статуса, аналогичного положению владельцев милк-и хараджи до русского завоевания. Между тем правовед несправедливо полагает, что крестьяне по условиям договора аренды не обязаны были платить землевладельцам ренту с земли. В основе данного допущения лежит предположение, что землевладельцы не имели никакой возможности обеспечить соблюдение крестьянами условий договора аренды. Напротив, как мы видели выше, землевладельцы без колебаний обращались в колониальную администрацию в случае возникновения трудностей, и нет причины предполагать, что в каждом из таких случаев русские власти вставали на сторону среднеазиатских крестьян. Вследствие бюрократизации землевладения и землепользования возросла значимость официальных документов. По этой причине любого письменного подтверждения обязательств по договору аренды было достаточно, чтобы землевладельцы получили причитавшуюся им долю дохода. Вполне вероятно, что местные землевладельцы стали уплачивать подать в российскую казну, однако будет ошибкой предполагать, что мусульманская землевладельческая аристократия была ликвидирована как класс; в действительности справедливо было обратное. Несмотря на менее благоприятные условия для владельцев земель милк-и хурр, казий Мухитдин Ходжа смог нажить земельное состояние в местности Кизил-курган в окрестностях Ташкента, соблюдя при этом все новые налоговые правила, введенные российскими колонизаторами. Эти земли казий сдавал в пользование на условиях аренды
В 60–70-е годы XIX века Российская империя завершила долгий и сложный процесс присоединения Казахской степи. Чтобы наладить управление этими территориями, Петербургу требовалось провести кодификацию местного права — изучить его, очистить от того, что считалось «дикими обычаями», а также от влияния ислама — и привести в общую систему. В данной книге рассмотрена специфика этого проекта и многочисленные трудности, встретившие его организаторов. Участниками кодификации и — шире — конструирования знаний о правовой культуре Казахской степи были не только имперские чиновники и ученые-востоковеды, но и местные жители.
Венеция — имя, ставшее символом изысканной красоты, интригующих тайн и сказочного волшебства. Много написано о ней, но каждый сам открывает для себя Венецию заново. Город, опрокинутый в отражение каналов, дворцы, оживающие в бликах солнечных лучей и воды, — кажется, будто само время струится меж стен домов, помнящих славное прошлое свободолюбивой Венецианской республики, имена тех, кто жил, любил и творил в этом городе. Как прав был Томас Манн, воскликнувший: «Венеция! Что за город! Город неотразимого очарования для человека образованного — в силу своей истории, да и нынешней прелести тоже!» Приятных прогулок по городу дожей и гондольеров, романтиков и влюбленных, Казановы и Бродского!
Книга вводит в научный оборот новые и малоизвестные сведения о Русском государстве XV–XVI вв. историко-географического, этнографического и исторического характера, содержащиеся в трудах известного шведского гуманиста, историка, географа, издателя и политического деятеля Олауса Магнуса (1490–1557), который впервые дал картографическое изображение и описание Скандинавского полуострова и сопредельных с ним областей Западной и Восточной Европы, в частности Русского Севера. Его труды основываются на ряде несохранившихся материалов, в том числе и русских, представляющих несомненную научную ценность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Дмитрий Алексеевич Мачинский (1937–2012) — видный отечественный историк и археолог, многолетний сотрудник Эрмитажа, проникновенный толкователь русской истории и литературы. Вся его многогранная деятельность ученого подчинялась главной задаче — исследованию исторического контекста вычленения славянской общности, особенностей формирования этносоциума «русь» и процессов, приведших к образованию первого Русского государства. Полем его исследования были все наиболее яркие явления предыстории России, от майкопской культуры и памятников Хакасско-Минусинской котловины (IV–III тыс.
Книга представляет собой исследование англо-афганских и русско-афганских отношений в конце XIX в. по афганскому источнику «Сирадж ат-таварих» – труду официального историографа Файз Мухаммада Катиба, написанному по распоряжению Хабибуллахана, эмира Афганистана в 1901–1919 гг. К исследованию привлекаются другие многочисленные исторические источники на русском, английском, французском и персидском языках. Книга адресована исследователям, научным и практическим работникам, занимающимся проблемами политических и культурных связей Афганистана с Англией и Россией в Новое время.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В апреле 1920 года на территории российского Дальнего Востока возникло новое государство, известное как Дальневосточная республика (ДВР). Формально независимая и будто бы воплотившая идеи сибирского областничества, она находилась под контролем большевиков. Но была ли ДВР лишь проводником их политики? Исследование Ивана Саблина охватывает историю Дальнего Востока 1900–1920-х годов и посвящено сосуществованию и конкуренции различных взглядов на будущее региона в данный период. Националистические сценарии связывали это будущее с интересами одной из групп местного населения: русских, бурят-монголов, корейцев, украинцев и других.
Коллективизация и голод начала 1930-х годов – один из самых болезненных сюжетов в национальных нарративах постсоветских республик. В Казахстане ценой эксперимента по превращению степных кочевников в промышленную и оседло-сельскохозяйственную нацию стала гибель четверти населения страны (1,5 млн человек), более миллиона беженцев и полностью разрушенная экономика. Почему количество жертв голода оказалось столь чудовищным? Как эта трагедия повлияла на строительство нового, советского Казахстана и удалось ли Советской власти интегрировать казахов в СССР по задуманному сценарию? Как тема казахского голода сказывается на современных политических отношениях Казахстана с Россией и на сложной дискуссии о признании геноцидом голода, вызванного коллективизацией? Опираясь на широкий круг архивных и мемуарных источников на русском и казахском языках, С.
В начале 1948 года Николай Павленко, бывший председатель кооперативной строительной артели, присвоив себе звание полковника инженерных войск, а своим подчиненным другие воинские звания, с помощью подложных документов создал теневую организацию. Эта фиктивная корпорация, которая в разное время называлась Управлением военного строительства № 1 и № 10, заключила с государственными структурами многочисленные договоры и за несколько лет построила десятки участков шоссейных и железных дорог в СССР. Как была устроена организация Павленко? Как ей удалось просуществовать столь долгий срок — с 1948 по 1952 год? В своей книге Олег Хлевнюк на основании новых архивных материалов исследует историю Павленко как пример социальной мимикрии, приспособления к жизни в условиях тоталитаризма, и одновременно как часть советской теневой экономики, демонстрирующую скрытые реалии социального развития страны в позднесталинское время. Олег Хлевнюк — доктор исторических наук, профессор, главный научный сотрудник Института советской и постсоветской истории НИУ ВШЭ.
Что происходит со страной, когда во главе государства оказывается трехлетний ребенок? Таков исходный вопрос, с которого начинается данное исследование. Книга задумана как своего рода эксперимент: изучая перипетии политического кризиса, который пережила Россия в годы малолетства Ивана Грозного, автор стремился понять, как была устроена русская монархия XVI в., какая роль была отведена в ней самому государю, а какая — его советникам: боярам, дворецким, казначеям, дьякам. На переднем плане повествования — вспышки придворной борьбы, столкновения честолюбивых аристократов, дворцовые перевороты, опалы, казни и мятежи; но за этим событийным рядом проступают контуры долговременных структур, вырисовывается архаичная природа российской верховной власти (особенно в сравнении с европейскими королевствами начала Нового времени) и вместе с тем — растущая роль нарождающейся бюрократии в делах повседневного управления.