Идеи о справедливости: шариат и культурные изменения в русском Туркестане - [75]
Правилова совершенно верно предполагает, что некоторые современники Положения могли считать право «владения, пользования и распоряжения» определяющим признаком права собственности в соответствии со Сводом законов гражданских Российской империи[551]. Однако, как в 1907 году заметил один русский комментатор[552], Положение 1886 года включает и другие статьи, которые ограничивали права, прописанные в статье 255, и затрудняли толкование этой статьи. Например, в статье 259 права жителей Средней Азии на землю сводились к «пользованию», а статья 260 гласила, что коренные жители обладают правами собственности лишь на постройки и насаждения на земле. Возникает вопрос, почему в статье 269 права городских жителей на земельные участки сформулированы с упоминанием категории «собственности», если согласно статье 255 того же положения за сельскими обществами де-юре закреплялись права «владения, пользования и распоряжения» землей. Впоследствии законодательные органы предпринимали попытки сохранить различия между указанными категориями землепользования и выделить их характерные признаки.
Вместо того чтобы сопоставлять статью 255 со Сводом законов гражданских, представляется более полезным рассмотреть статью целиком и прояснить цели, которых русские власти хотели добиться посредством ее введения. Основной смысл статьи заключается в том, что «утверждение» новым правительством форм землевладения и землепользования, существовавших у коренного населения, происходило в соответствии с местными обычаями. Здесь «владение, пользование и распоряжение», а также понятие амляковых земель приобретают иное значение: российские колонизаторы стремились сохранить весь спектр существующих земельных прав, объединенных под термином «амляк», в том виде, в каком они понимались местным населением. Законодатели вложили в данную статью следующий смысл: утверждение прав землевладения и землепользования должно было проводиться при опоре на местные обычаи. Как предполагает Беатриче Пенати, статья 255 представляет собой обратную отсылку к исламскому праву[553], однако отсылку неявную, поскольку в самой статье не указываются конкретные процедуры по утверждению за населением прав землевладения и землепользования. Здесь важную роль играет нотариальное заверение правовых документов. Статья 261 указывает, что сделки между «туземцами» «совершаются по соблюдаемым в каждом месте между туземцами обычаям». При этом статья 235 наделяет народных судей полномочиями по нотариальному заверению любых официальных документов, касающихся сделок и соглашений между коренными жителями, за исключением актов, опирающихся на общий закон Российской империи. Следовательно, акты о передаче права собственности между мусульманами русского Туркестана заверялись народными судьями, то есть казиями. Представляется маловероятным, что мусульманские народные суды руководствовались определением собственности по Своду законов гражданских Российской империи, когда оформляли документы о купле-продаже земли. Законодатели также не могли игнорировать тот факт, что исламский юридический язык, которым пользовались народные суды, не проводил различий между владением, пользованием и распоряжением. К каким последствиям привело наличие обратной отсылки к исламскому праву в статье 255? Это сложно утверждать с точностью, тем более что достижение гармонии между исламским и российским законами по поводу поземельного вопроса никогда не было главной задачей колониальной администрации. При взгляде на правовую терминологию до и после российской колонизации может сложиться поверхностное впечатление, что российские власти, напротив, уделяли данному вопросу слишком много внимания[554]; однако доказательство по существу мы находим в чагатайском переводе Положения. В чагатайском варианте статьи 255 амляк не упоминается никоим образом:
[Государство утверждает в качестве] собственности оседлого населения земли, находящиеся в постоянном, потомственном его пользовании и в распоряжении населения в соответствии с местными обычаями, статьей 262 и другими статьями настоящего Положения[555].
Чагатайским переводом Положения руководствовались чиновники из коренного населения, которые, как и казии, служили российскому государству. В переводе статьи 255 мы видим попытку разделения прав «пользования» (тасарруф) и «узуфрукта» (манфа‘ат). Как бы то ни было, статья закрепляла за местным населением право собственности (милк), оставляя при этом определение термина «милк» за казиями. В связи с этим и наблюдается преемственность нотариального оформления казиями документов о праве собственности на землю до и после российского завоевания
