Идеи о справедливости: шариат и культурные изменения в русском Туркестане - [70]

и попытались снова забрать ренту себе[518]. Другие землевладельцы стали платить в казну суммы меньше условленной подати[519]. Ситуация изменилась к худшему, когда и налоговый инспектор стал игнорировать нововведения. Каждый раз, когда землевладельцы, крестьяне-арендаторы или местные высокопоставленные лица жаловались на ухудшение положения дел, эмир поручал казию провести расследование (тахкик). При этом канцелярия эмирата не придавала должного значения правовому статусу различных земельных владений. Для государства в первую очередь было важно определить, подлежит ли та или иная территория налогообложению, и если это так, то какова налоговая ставка. Ниже приведен указ, иллюстрирующий прагматический подход бухарской канцелярии к имущественным отношениям: дело в том, что в языке мангытских бюрократов термин «милк» означал землю, освобожденную от налогов, в то время как термин «милк-и хараджи» был обозначением еще одного типа земельных владений, приносивших налогооблагаемый доход. Не используя для обозначения упомянутого типа владений слово «милк» (что означало бы «собственность»), бухарская канцелярия называет земли с этим статусом попросту «хараджи»:

Да будет известно Мулле Мир Мухитдину, оплоту добродетели и защитнику правовых знаний, что Сахиб Назар аксакал и Умар Кули аксакал из деревни Раст-Бадани-Камат довели до сведения Его Величества, что в той местности всего шестьсот шесть танабов – временно не облагаемой налогами невозделанной земли, облагаемой налогом земли и свободной от налога земли [замин-и танхох-и базёфт ва хараджи ва милк]. Знатный человек Ата-бай – сборщик [налогов]. Он не собрал налоги на благоустройство и на землю согласно [нашему] порядку, то есть, в установленном объеме. Он собрал слишком много. Мы надеемся, что это будет принято к действию, и ты наложишь запрет, изменишь это [положение дел], чтобы все было по закону, и отчитаешься. 1293 [1876] г.[520]

Владельцы облагаемой налогами земли могли распоряжаться земельным имуществом по своему усмотрению и считали себя безраздельными собственниками. Однако ничто не мешало арендаторам земли так же мыслить о себе. Возделывая государственную землю и уплачивая государственный налог за возведенные строения и посадки (ускуна пули), крестьяне-арендаторы обеспечивали себе квазиправо собственности на эту землю[521]. Это право не только позволяло крестьянам завещать землю потомкам по исламскому закону о наследстве[522], но и позволяло передать право собственности на элементы благоустройства другим лицам посредством правовой сделки, заключаемой перед казием. Таким образом, крестьяне-арендаторы могли распоряжаться землей так, как если бы они фактически являлись ее владельцами. Учитывая это, мы можем расширить аргумент Давидович и заявить, что милк, каким он был в Мавераннахре в XIX веке, не являлся формой совладения землей правителем и землевладельцем, но представлял собой сеть имущественных отношений, где права эмира, землевладельца и арендатора частично совпадали. Разумеется, ни один из акторов не воспринимал собственные права на долю дохода как аспект совладения. Каждому было важно иметь возможность распорядиться долей урожая, а не владеть землей как таковой.

До сих пор объектом нашего рассмотрения была гибкая система имущественных отношений, определяемых фискальным статусом земли. В этой системе главным атрибутом землевладения/землепользования был узуфрукт, обусловливающий создание права собственности: отсюда часто встречающееся в документах выражение «узуфрукт, составляющий собственность» (тасарруф-и маликана). Вне всякого сомнения, в XVII–XIX веках среднеазиатские правоведы выступали гарантами этих прав собственности и рассматривали их как прерогативу арендаторов. Множество юридических заключений, выпущенных муфтиями, демонстрируют, что с молчаливого согласия (сукут) землевладельца крестьянин, возделывающий и улучшающий земли, в итоге мог действовать так же, как если бы он являлся собственником земли, и передавать участок по наследству своим потомкам[523].

Так обстояло дело с землей, жалованной эмиратом частным лицам или сообществам. Фактическое распоряжение (тасарруф ба-тарик-и милкийат-и зи ал-йад) этой землей «с незапамятных времен» (аз кадим ал-аййам) служило основанием для права собственности. Таким образом, человек, распоряжающийся подобным участком земли, воспринимал его как свою частную собственность (махсус)[524]. Особо сложный случай с точки зрения права представляли собой летние пастбища. Обычно для летнего выпаса скота использовались богарные земли в горах. Они находились вдали от кишлаков (зимних поселений), жители которых занимались земледелием. Пастбища имели статус государственной земли (мамлака), и правитель мог дать разрешение скотоводам, занимающимся отгонным животноводством, перегнать скот на эти земли. Помимо этого, правитель мог передавать узуфрукт с пастбищных земель третьему лицу – к примеру, знатному человеку или саиду (потомку святых) – и таким образом делать пастбища источником дохода с откупа[525]. Несмотря на то что правовой статус летних пастбищ не позволял им стать чьей-либо частной собственностью