Идеи о справедливости: шариат и культурные изменения в русском Туркестане - [5]
Проникновение русских колонизаторов в южные регионы Средней Азии (Мавераннахр) началось с осады Ташкента в 1865 году. Далее русские войска продвинулись на юг в Кокандское ханство, захватили Самарканд и долину реки Зеравшан – и город, и река тогда находились на территории Бухарского эмирата. Следующим шагом была оккупация Бухары и Хивы, павших в 1868 и 1873 годах соответственно. Таким образом, во второй половине XIX века Российская империя стала править большей частью Средней Азии. В 1867 году было создано Туркестанское генерал-губернаторство. Генерал-губернатору подчинялась военно-гражданская администрация, то есть бюрократия, руководящая местными институтами и в основном состоящая из военных чиновников и «туземцев». Как мы увидим далее, стратегией русских властей было обеспечение некоторой степени преемственности и связи с прошлым. Именно поэтому колонизаторы «сохранили» шариатские суды, локальное административное деление, местные полицейские силы и вакфы. Кроме того, Российская империя осуществляла косвенную власть над регионом, управляя Хивинским и Бухарским протекторатами, правителям которых – членам династий Кунграт и Мангыт соответственно[6] – был предоставлен суверенитет.
Основной аргумент данного исследования состоит в том, что российский колониализм оказал влияние на правовое сознание мусульман, послужив причиной изменения восприятия жителями Средней Азии своих прав и их отношения к судопроизводству. Подобные изменения проявились как на уровне институтов, так и в области гибкости ума и моральных принципов. Во-первых, при российской оккупации мусульмане научились ориентироваться в нормативно-правовом пространстве, которое сильно отличалось от типичного юридического поля, характерного для мусульманских форм правления в регионе. Как мы увидим в главе 1, шариатское правосудие до русского завоевания находилось в руках мусульманских ханских дворцов и судей – казиев, как правило, выносивших приговор в соответствии с решением ханского дворца. Можно с уверенностью утверждать, что шариат в ходе судебных процессов соблюдался непоследовательно, разрешение конфликтов зависело от различных действующих лиц, а понятие «общепринятой практики» урегулирования споров отличалось от местности к местности. Тем не менее ничто в наших источниках не указывает на то, что до колонизации местное население воспринимало эти различия как разные нормативно-правовые базы. При российском правлении порядок вещей значительно изменился. Жители Средней Азии научились извлекать выгоду из правовых различий, делая выбор в пользу правовых институтов, работающих в рамках той или иной правовой системы. В русском Туркестане существовали «туземные суды», применявшие законы шариата в отношении местного населения и обычное право (‘адат) в отношении кочевников. Помимо этого, имелись мировые и военные суды под председательством русских судей. Колониальные чиновники, в том числе военные должностные лица, также имели право вершить суд. Подобная ситуация типична для правового плюрализма, основанного на институциональных механизмах, предполагающих, что подданный-мусульманин имеет право представить свое дело в наиболее подходящий для этого судебный орган. Данная ситуация повлияла на представления местных жителей о справедливости и собственных правах, поскольку в процессе взаимодействия с разными судами они сталкивались с различными, порой диаметрально противоположными понятиями о морали. Что не дозволялось шариатом, могло быть легальным, разрешенным и даже желательным по законам Российской империи. Изменилось и поведение людей: к примеру, для жителей Средней Азии, подающих жалобу российским властям, стало нормой отзываться о мусульманском судье как о продажном, некомпетентном невежде. Помимо этого, мы наблюдаем важные изменения, связанные с землевладением, благотворительностью и опекой – правовыми сферами, немаловажными для повседневной жизни местного населения.
В данной вступительной части я рассмотрю достоинства и недостатки некоторых подходов к исследованию мусульманской правовой культуры в условиях колониализма. Я сделаю обзор научной литературы о шариате и его взаимодействии с западными империями. При этом я проанализирую две интерпретативные парадигмы, широко применяемые в данной исследовательской области: «правовой плюрализм» и «закон и общество». Затем я расскажу о своем подходе, в основе которого лежит понятие «правосознания». В последующих частях вступительной главы я рассмотрю некоторые ограничения, стоящие на пути исследований мусульманского права. Для этого я осуществлю анализ литературы о глобальной правовой истории и имперской истории России.
1. Право и колониализм
Колониализм вращается вокруг права. Этот факт подтверждает множество исторических рассуждений на широкий спектр тем: о государственности, формах общинной организации, поведении и культурном производстве. Несомненно, исследователи колониализма не раз задумывались о культурной значимости права. Однако их историографическая позиция сталкивается с существенной проблемой. Исследования права и колониализма, как правило, не могут избежать двойственности повествования. По большому счету в этой области науки принято придерживаться одной из двух лишь на первый взгляд противоположных интерпретаций. Первая предполагает описание идеологических и институциональных форм колониального правления, в рамках которых колонизированные субъекты проявляют враждебность к навязанному верховенству имперского закона, а колонизаторы активно применяют против них меры принуждения. Второй вариант интерпретации предполагает подробный анализ деятельности колонизированных субъектов
В 60–70-е годы XIX века Российская империя завершила долгий и сложный процесс присоединения Казахской степи. Чтобы наладить управление этими территориями, Петербургу требовалось провести кодификацию местного права — изучить его, очистить от того, что считалось «дикими обычаями», а также от влияния ислама — и привести в общую систему. В данной книге рассмотрена специфика этого проекта и многочисленные трудности, встретившие его организаторов. Участниками кодификации и — шире — конструирования знаний о правовой культуре Казахской степи были не только имперские чиновники и ученые-востоковеды, но и местные жители.
В монографии показана эволюция политики Византии на Ближнем Востоке в изучаемый период. Рассмотрены отношения Византии с сельджукскими эмиратами Малой Азии, с государствами крестоносцев и арабскими эмиратами Сирии, Месопотамии и Палестины. Использован большой фактический материал, извлеченный из источников как документального, так и нарративного характера.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
На основе многочисленных первоисточников исследованы общественно-политические, социально-экономические и культурные отношения горного края Армении — Сюника в эпоху развитого феодализма. Показана освободительная борьба закавказских народов в период нашествий турок-сельджуков, монголов и других восточных завоевателей. Введены в научный оборот новые письменные источники, в частности, лапидарные надписи, обнаруженные автором при раскопках усыпальницы сюникских правителей — монастыря Ваанаванк. Предназначена для историков-медиевистов, а также для широкого круга читателей.
В книге рассказывается об истории открытия и исследованиях одной из самых древних и загадочных культур доколумбовой Мезоамерики — ольмекской культуры. Дается характеристика наиболее крупных ольмекских центров (Сан-Лоренсо, Ла-Венты, Трес-Сапотес), рассматриваются проблемы интерпретации ольмекского искусства и религиозной системы. Автор — Табарев Андрей Владимирович — доктор исторических наук, главный научный сотрудник Института археологии и этнографии Сибирского отделения РАН. Основная сфера интересов — культуры каменного века тихоокеанского бассейна и доколумбовой Америки;.
Грацианский Николай Павлович. О разделах земель у бургундов и у вестготов // Средние века. Выпуск 1. М.; Л., 1942. стр. 7—19.
Книга для чтения стройно, в меру детально, увлекательно освещает историю возникновения, развития, расцвета и падения Ромейского царства — Византийской империи, историю византийской Церкви, культуры и искусства, экономику, повседневную жизнь и менталитет византийцев. Разделы первых двух частей книги сопровождаются заданиями для самостоятельной работы, самообучения и подборкой письменных источников, позволяющих читателям изучать факты и развивать навыки самостоятельного критического осмысления прочитанного.
В апреле 1920 года на территории российского Дальнего Востока возникло новое государство, известное как Дальневосточная республика (ДВР). Формально независимая и будто бы воплотившая идеи сибирского областничества, она находилась под контролем большевиков. Но была ли ДВР лишь проводником их политики? Исследование Ивана Саблина охватывает историю Дальнего Востока 1900–1920-х годов и посвящено сосуществованию и конкуренции различных взглядов на будущее региона в данный период. Националистические сценарии связывали это будущее с интересами одной из групп местного населения: русских, бурят-монголов, корейцев, украинцев и других.
Коллективизация и голод начала 1930-х годов – один из самых болезненных сюжетов в национальных нарративах постсоветских республик. В Казахстане ценой эксперимента по превращению степных кочевников в промышленную и оседло-сельскохозяйственную нацию стала гибель четверти населения страны (1,5 млн человек), более миллиона беженцев и полностью разрушенная экономика. Почему количество жертв голода оказалось столь чудовищным? Как эта трагедия повлияла на строительство нового, советского Казахстана и удалось ли Советской власти интегрировать казахов в СССР по задуманному сценарию? Как тема казахского голода сказывается на современных политических отношениях Казахстана с Россией и на сложной дискуссии о признании геноцидом голода, вызванного коллективизацией? Опираясь на широкий круг архивных и мемуарных источников на русском и казахском языках, С.
Что происходит со страной, когда во главе государства оказывается трехлетний ребенок? Таков исходный вопрос, с которого начинается данное исследование. Книга задумана как своего рода эксперимент: изучая перипетии политического кризиса, который пережила Россия в годы малолетства Ивана Грозного, автор стремился понять, как была устроена русская монархия XVI в., какая роль была отведена в ней самому государю, а какая — его советникам: боярам, дворецким, казначеям, дьякам. На переднем плане повествования — вспышки придворной борьбы, столкновения честолюбивых аристократов, дворцовые перевороты, опалы, казни и мятежи; но за этим событийным рядом проступают контуры долговременных структур, вырисовывается архаичная природа российской верховной власти (особенно в сравнении с европейскими королевствами начала Нового времени) и вместе с тем — растущая роль нарождающейся бюрократии в делах повседневного управления.
В начале 1948 года Николай Павленко, бывший председатель кооперативной строительной артели, присвоив себе звание полковника инженерных войск, а своим подчиненным другие воинские звания, с помощью подложных документов создал теневую организацию. Эта фиктивная корпорация, которая в разное время называлась Управлением военного строительства № 1 и № 10, заключила с государственными структурами многочисленные договоры и за несколько лет построила десятки участков шоссейных и железных дорог в СССР. Как была устроена организация Павленко? Как ей удалось просуществовать столь долгий срок — с 1948 по 1952 год? В своей книге Олег Хлевнюк на основании новых архивных материалов исследует историю Павленко как пример социальной мимикрии, приспособления к жизни в условиях тоталитаризма, и одновременно как часть советской теневой экономики, демонстрирующую скрытые реалии социального развития страны в позднесталинское время. Олег Хлевнюк — доктор исторических наук, профессор, главный научный сотрудник Института советской и постсоветской истории НИУ ВШЭ.