И вянут розы в зной январский - [93]

Вот, пожалуйста, с грустью подумала Ванесса; разбередила душу. Как можно теперь поднять руку на священную белизну листа? Да еще водрузить перед собой – над собой! – геркулесову задачу: написать не конкретное яблоко, а яблоко вообще, первообраз яблока; сделать так, чтобы зритель, вместо того, чтобы думать о его хрусте и сочности, вспомнил бы Еву и Елену. Возможно ли это? Нужно ли? Ведь учат другому: ловить сиюминутное, думать прежде всего о цвете, потому что уже через полчаса он изменится. Но ей претило остановленное, мертвое.

Испугалась, сказала она себе со злостью, силясь выбраться из трясины малодушия. Каждый раз всё по новой: шаг вперед, два назад. Трусиха.

Трусиха, повторила она; отвернулась от пейзажа за окном и заметила на лице Делии беспокойное внимание.

– Я что-то сказала?

Озабоченный кивок.

– Извини. Это я себе.

– Ты не должна так говорить, – тихо, но твердо возразила Делия. – Это неправда. Знаешь… Когда я впервые приехала к вам в гости и увидела тебя с букетом, я подумала, что ты самый смелый человек из всех.

– Вздор, – бросила она, стараясь спрятаться за нарочитой суровостью. Только бы не поддаться искушению, не поверить ей, мягкосердечной. Хватит, нельзя вечно убаюкивать себя. – Хочешь правду? Если бы не ты, я бы так и не нашла в себе духу что-то изменить. Прожила бы жизнь, как тот художник у Мопассана. Помнишь? Он кареты гербами расписывал…

Она усмехнулась, подавив боль, которую сама себе причинила этим признанием. Встала, зябко повела плечами: хотелось запахнуться, прикрыть обнаженную душу. Делия молчала – что тут скажешь? – но выглядела очень взволнованной. Так, в тишине, прерываемой иногда шумом лифта за стеной, одна из них вернулась за работу, а другая вымыла чашки и ушла в соседнюю комнату, бесшумно прикрыв за собой дверь.

Еще серия быстрых набросков, попытка изменить постановку – лихорадочные действия, бездумные и бесцельные, как хождение по клетке. Надо успокоиться. Нащупать идею. Ванесса вспомнила о книге, купленной пару недель назад у Коула. Тогда, в кутерьме событий, она не успела ее прочесть, а потом был переезд, и книга забылась окончательно. А ведь зря, подумала она, присев на корточки перед ящиком, который так и не удосужилась распаковать. Отыскала книгу, открыла на вкладке с иллюстрациями и вся отдалась неспешному созерцанию, стараясь не анализировать, а просто погружаться в них. Больше всего ее завораживала фигура, составленная из трех одинаковых по размеру, но разных по наполнению кругов: в одном была спираль, в других – круги поменьше. Несколько прямых линий соединяли их между собой. Что это: магический символ? Небесный механизм? В рисунке отчетливо ощущалось движение, но думал ли об этом чернокожий мастер, черкая по стене пещеры заостренным куском угля? Какая, в самом деле, связь между тем, что мы хотим передать, и тем, что видит зритель? Может, он один-единственный на свете, твой зритель – тот, кто созвучен с тобой настолько, чтобы получить твое послание неискаженным, без усилий прочитать его и, в конце концов, ощутить то же, что и ты.

Издалека донесся стук входной двери, а затем приглушенные голоса. Ванесса так и не выбрала, в какой из дней она будет «дома», и друзья приходили, когда хотели. Она была не против.

– Погода ужасная, – весело сообщила Фрэнки, отряхивая зонтик.

Грейс замешкалась в приемной, которую они использовали как холл, и вошла в мастерскую вместе с Делией.

– Вы так и оставили эту комнату пустой? – удивилась она. – Тут же полно места. Или вы собираетесь давать балы?

– Здесь слишком холодно по ночам. – Ванесса сняла незаконченный этюд и убрала его с глаз долой. – Мы спим в кабинете. Но, думаю, летом здесь будет хорошо. Так что, если вас выгонят домовладельцы, приходите к нам.

– Ну а книги? – не унималась Грейс. – В этом углу можно устроить отличную библиотеку. Хочешь, я покажу тебе мебельщиков в Китайском квартале? Там очень дешево, можно заказать любую полку по твоему размеру.

– У нас все равно нет лишних денег.

– Делия, ты разве не устроилась телефонисткой? – Грейс перевела взгляд на нее.

– Я пока учусь. Если все будет хорошо, меня возьмут.

– Со следующего года она сможет получать сорок два шиллинга в неделю, – вставила Ванесса. – Больше, чем я.

При этих словах Делия смущенно улыбнулась и, чтобы сменить тему, начала расспрашивать Грейс о новостях. Фрэнки тем временем склонилась над ящиком с книгами.

– С каких пор ты увлекаешься первобытной культурой? – спросила она.

– Зря смеешься, – сказала Ванесса, разбирая свой злосчастный натюрморт: свободных стульев было явно недостаточно. – Иногда мне кажется, что у них не грех поучиться. Они не окружают себя излишествами и свободны от предрассудков.

– Не бывает общества, свободного от предрассудков. Даже у дикарей их наверняка полно. Женщине там не дадут стать воином, будь она хоть трижды Жанна д'Арк.

– Откуда ты знаешь?

– А вот давай проверим.

Фрэнки полистала «Аборигенов Центральной Австралии»; ощупью, не отрывая глаз от книги, отыскала стул и села.

– О, слушайте, – провозгласила она. – Тут есть про брачные церемонии.

Она начала читать, и Грейс с Делией, до сих пор болтавшие в другом конце мастерской, притихли. Слова отдавались эхом от стен: комната вдруг стала слишком голой, слишком большой. «Чувство половой ревности, – читала Фрэнки, – развито в племенах недостаточно, чтобы предотвратить всеобщие связи или обмен женами во время корробори. Тот факт, что за незаконное сношение виновный может быть предан смерти, не является доказательством наличия ревности».