И такой магии в районных школах не учат.
Простых оборотней учат родители. Порой другие родственники, если дар передался через поколение или больше. Часто из сложной магии они только это и умеют — больше и не тянут, и не надо.
Сильных колдунов учат в университетах. В элитных армейских частях. Кое-каким редким чарам, бывает, и начальники на работе учат, как нас шеф учил.
Кто научил мальчишек?
— Ладно, — говорю, — а ну цыц! Притихли!
Достаю телефон из-за пазухи и номер Витькин набираю.
— Слободский! — говорю, — я знаю, где дети!
— Колян? Что?..
— Нашёл я детей, говорю, всех троих. Живы, кормлены, лечены, обогреты.
— Что?!
— И если какой ублюдок за ними придёт, — прибавляю, — то ни один живой ему не позавидует.
Светлые девы приютские, конечно, сами замурзаны как эти котята, и Серёженька-клирик дурачком выглядит. Но пламя их общей ауры, наверно, из космоса видно. Врага и злодея мигом в асфальт уложит и катком раскатает.
Долго потом девы «котят» чаем отпаивали и едой человеческой потчевали. Разговорить их мы все по очереди пытались, никому толком не удалось. Мальчишки угрюмые, злющие, взгляды — прямо «не подходи, зарежу». Я им про Витьку Слободского объяснить пытался — не верили. И мне не верили, и Витьке. Серёженька встревал, лепетал что-то — на него свысока смотрели, только что не поплёвывали. Девичье угощение уминали за обе щёки, а самих дев игнорировали, как пустое место. «Трудные мальчишки, — думал я, — завтра трудные подростки будут». Дело понятное, нелегко им пришлось. На свете живут недолго, а горя повидали, как не всякий взрослый. Жалко их, конечно. Но жалость отдельно, а того, кто мать их замучил, найти надо.
Одно только парни нам сказали. Верней, говорил Саша, главный и разноглазый (оранжевый кошачий глаз его стал карим, а второй остался зелёным), остальные поддакивали.
— Батя мамку пальцем не тронул! — заявил Саша. — Никогда! Никогда не тронул бы. Он даже когда совсем бухой был, только плакал и на коленях ползал, прощения просил.
— Сашок верно говорит! — это Паша, с белой прядью в волосах.
— Дело говорит Сашок! — а это Лёша, с пигментным пятном на руке.
Поглядел я на них и вздохнул. «Что же отец ваш оговорил себя? — думаю. — А! понятно. Кого-то он выгораживал и не от добрых чувств. Шантажировали его. Как пить дать, угрожали детей загубить. Так что виновен он, виновен, хоть и не убивал… А кто убивал? Навряд ли сам заказчик. Челюсть там чья? Стал бы сам мараться? Или другого сявку за сердцем послал, оборотня какого безмозглого? Может, нам с Витькой не одного ловить придётся. Но если жертва главного мерзавца даже не видела, как его искать?»
— Ладно, — говорю я, беру Серёженьку за плечо и в коридор веду.
— Коля? — он глазами лупает.
И только я в глаза его голубые поглядел, как мне новая идея явилась.
Жестоко убитых допрашивать — занятие трудное, долгое, мучительное морально и физически. Пока только поднимешь, несколько часов пройдёт. Не хотят они обратно, и их можно понять. А поднять их — даже не полработы. Будет поднятый в том же состоянии, в каком с жизнью попрощался, то есть в ступоре или в истерике. Пока из него хоть какие-то факты вытянешь, сам кукушечкой поедешь. Надёжность этих фактов тоже под вопросом. Я было решил, что начну с хорошей новости, скажу Вале-бедолаге, что дети её живы и под надёжной защитой, может, она подуспокоится немного…
Но есть ведь путь проще.
Тут, рядом со мной, ясновидящая.
— Погоди, Серёга, — говорю, — к Марье вопрос есть. Марья! Уж прости, не знаю, как по батюшке. Поможешь ли?
Марья голову к плечу наклоняет, глазищи свои бледные ко мне оборачивает — ей-ей, как сова. Не удивлюсь, если у неё, как у совы, глаза внутри головы в костяных футлярчиках.
Ничего ясновидящая вслух не ответила. Поглядела выразительно на мальчишек, на Ульяну с Нелли, на Серёгу, решительно к нам в коридор вышла и дверь кухни за собою закрыла. Не остановилась, ведёт дальше, в кошачью комнату. И там дверь закрыла, только после этого заговорила.
— Николай, — сказала, — мне жаль, но это так не работает.
«Ого, — думаю, — девка-то с настоящим даром. Не из тех, кому сначала всё опиши да объясни».
— Почему?
— Ясновидящая — не значит всемогущая. Если бы ты передо мной двух человек поставил и спросил, кто из них убийца, я бы без ошибки определила. Но ты хочешь, чтобы я нашла одного человека среди… всего человечества. И ни я, ни ты ничего о нём не знаем.
— Мрак и жмуры.
— Но помочь я готова, — продолжает Марья. — Честно скажу, очень боюсь мёртвых. Но понимаю, что дело важное. Поеду с вами завтра, если возьмёте.
Я на неё уставился, будто впервые увидел. Глазами лупаю почище Серёги. Не ждал такого. Знаю, что ясновидящие — кремень-люди, знаю, что внешность их обманчива и силы в них много, но всё равно не ждал.
— Благодарю, — отвечаю ей с уважением, — от всей души.
— И я! — Серёга вскидывается, — и я с вами! Я… попробую её успокоить…
— А вот этого не надо, Серёга, — говорю. — У тебя другая задача. Если за пацанами придут… Сориентируйся, уж пожалуйста, вовремя, постарайся. Чтоб этот скот валялся тут, пока его тёпленьким не примут.
Посерьёзнел Серёга. Кивает. Мерцают у него глаза, и брезжит за ними Сила, в миллион раз больше и Серёги, и меня, и всех нас… Меня аж озноб продрал.
