А началось всё с того, что этот убогий залил моей прабабушке свежий ремонт.
Прабабушка — орденоносная ведьма, женщина из легированной стали. В войну была снайпером. Терпеть не может разговоров о возрасте и болезнях. Если намекнуть ей, что она всё-таки год от года сдаёт и ей нужна помощь, можно и по башке получить. Порчу наводить на родственников она, конечно, не станет, но клюкой дерётся больно.
Тогда же, в войну, она изготовила себе амулет, вбухав в него столько сил, сколько у меня никогда не было (и, подозреваю, не одну фашистскую жизнь в придачу). Амулет позволяет ей два часа в сутки чувствовать себя на тридцать лет моложе, чем она есть. Поэтому она уверена, что может сама со всем справиться. Но тридцать лет назад ей было уже за семьдесят… В общем, бабушка позвонила мне по Скайпу, я выслушал всё, что она думает о соседе сверху, оценил испакощенные обои, насколько это позволяла веб-камера, и морально приготовился решать вопрос.
Нет, конечно, не брать всё на себя, вы же понимаете. Просто проконтролировать.
Заехать в тот же день я не мог — был срочный заказ. Я пообещал бабушке, что приеду завтра, но так вышло, что обещания не сдержал. Она не обиделась. Я отзвонился, предупредил и пообещал, теперь уже накрепко, историю с приключениями. Мои рассказы о работе она больше всего любит.
Дело было с одним «новым русским», расстрелянным ещё в девяносто пятом. Двадцать лет тот лежал в гробу спокойно, а потом его подельник, его когда-то и заказавший, купил себе яхту. Почему-то именно яхта возмутила покойника до такой степени, что он встал и пошёл на разборку. Успокаивать его пришлось с автоматами. Вскоре мы поняли, что с выбором оружия промахнулись, и промахнулись нешуточно. Из автомата этого парня убили. Дважды расстрелянный, он взбесился и впал в окончательное буйство. Мне довелось вспомнить, как обращаться с огнемётом. Потом шеф вспомнил номерок знакомого из Конторы… Я вернулся домой заполночь, оглохший от залпов и вымазанный кладбищенской землёй, бросил грязную одежду на пол в прихожей и завалился спать. Проснулся уже к вечеру, слазал в душ, перекусил и поехал к бабушке.
Приезжаю, а там этот несчастный обои клеит. Без слёз не взглянешь. Всё перекошено, потолок угваздан, на бабушкиной антикварной мебели — грязь белёсая.
— Здрасьте! — слышу.
Я на него посмотрел. Пошёл, взял чистую тряпку, стал грязь со шкафа оттирать. Шкаф в резьбе весь, легче сжечь, чем отчистить.
А этот всё возится, старается. Улыбается как идиот. И сам весь какой-то угвазданный, не в смысле грязный, хотя и это тоже… Одежда застиранная, стрижка отросшая. Глаза голубые. Блондин. Вид одухотворённый и пришибленный одновременно.
— Так, — говорю я, — хватит. Слезай. Ты сейчас тут намастыришь, всю комнату переделывать придётся. Отдавай деньгами, косорукий.
А он глазами своими ясными так: луп, луп.
— Извините, — отвечает, — у нас денег сейчас совсем нет.
— Кредит возьмёте.
— Да кто ж нам его даст? — удивляется. Я на него смотрю и понимаю: прав. Никто им денег не даст, кроме микрозаймов, а отправлять такого полудурка в микрозаймы — даже я для этого недостаточно Тёмный.
— Вам — это кому? — уточняю.
Он с табурета слез и смотрит на меня.
— Приюту, — говорит. — Я приюту помогаю. Там сейчас эпидемия, понимаете? Вот только на убыль пошла, ещё лекарств покупать ой сколько, а денег у нас совсем нет. Мы уже у всех заняли, у кого могли. И просто так просили, хоть и неловко. А я полгода назад ремонт там помогал делать. Вот и решил, что научился. Вроде там не так плохо вышло.
И снова глазами лупает. Улыбается. Пальцы мнёт.
— Стоп, — говорю я. — Какой, к жмурам, приют? Какая эпидемия?
Я-то, конечно, решил, что он про детдом говорит.
— Кошачий, — отвечает, — приют. Для кошек.
— Что ты мне голову морочишь? Какие кошки, к жмурам?!
И тут с кухни входит прабабушка. С клюкой. В амулете своём, но она и без амулета хорошо слышит. У нас в роду наследственность — обзавидуешься. А чтоб вы знали, прабабушка, как всякая ведьма, к кошкам относится с большой нежностью. Своих, правда, не держит, но дворовых каждый день подкармливает. Я на неё оглядываюсь и понимаю: всё. На бабку нашло. Ховайся в жито. Бабушка ветеран, бабушка умеет убивать.
А бабушка руки к сердцу прикладывает.
— Серёженька! — говорит несчастному. — Что ж ты сразу не сказал, что кошечкам помощь нужна? Брось, брось эти обои, не надо мне ничего, сами справимся, что мы, не справимся разве? Коля!
— Что?
Она на меня смотрит — и я чувствую себя фрицем. Честное слово, лучше целое бандитское кладбище успокаивать, чем одну ведьму-прабабушку.
— Ты там запиши себе, — говорит она, — я Петра Геннадича, прораба телефон потеряла, найди мне его и скинь емейлом. Я сама договорюсь. А ты, Серёженька, иди умойся. Мы сейчас с вами вместе в приют поедем. Хочу на вас посмотреть. Да и что там у вас за эпидемия? Тоже посмотрим.
И кивает многозначительно. Раздала указания, значит. «Серёженька» её пошёл, как телок, в ванную, а бабушка на меня смотрит и глаз щурит. «С вами вместе? — думаю я. — То есть я их сейчас туда повезу?»
А что поделать! Повезу. С бабушкой не спорят.
— Иди, — говорит мне бабушка, — Коля, обувайся.
