Hvalfanger / Китобой - [42]

— Не двигайся. Спи. Спи и говорить будем утром.

Берислава усмехается. Слишком, слишком режуще.

— Физическая сила это все, что у тебя есть, верно? Не будь ее, что ты будешь делать?..

Китобой изумленно открывает глаза. Это уже грубо.

У него тоже есть предел терпения.

Он разжимает объятья и Берислава, как от огня, сразу же переметывается обратно на свою сторону. Не оборачиваясь даже.

— Сдохну, — докладывает, с трудом сдерживая голос, — и ты сдохнешь. С холоду и голоду.

И самостоятельно отворачивается от девчонки. Либо это волки на нее так влияют, либо она просто заигралась.

В спальне повисает тишина. Минут на десять.

Но спать пока никто не в состоянии.

— Сигмундур, — в ночи ее голос звучит глухо, слабо, не глядя на ссору, — неужели мыши скреблись к тебе в дверь каждую ночь?.. Их легче потравить, чем волков…

— Волки не скребутся каждую ночь. А ты просто трусиха, Берислава.

Она придушенно хныкает. Этот звук болезненной вибрацией проходится по телу китобоя.

— Но я же не упрекаю тебя за твой страх…

В ее голосе обида и легкий налет детской веры в справедливость.

Может, в этом все и дело? Что Берислава еще дитя?

Но сегодня это китобоя не останавливает. Только распаляет.

— Он рационален. Твой — нет. Ты будешь сегодня спать, мать твою? Мне завтра глушить китов!

Берислава ничего не отвечает.

Один неровный выдох — и вовсе замолкает. Нет ни звука.

Сигмундур ударяет рукой по постели.

Какая же, к чертям, темная и злобная эта ночь…

— Заткни собаку, — приметив едва слышное похрапывание Кьярвалля, велит он. Утыкается лицом в подушку.

* * *

На базе следующим днем ничего не ладится. Не выходит Йохансон и его команде приходится работать вчетвером, кит не попадается полдня и лишь к концу обеденного времени ловится нечто более-менее людское. Малый полосатик. Рагнар, не поймавший ничего, рад и этому. Но, аргументируя тем, что кит мелкий и потрошить его ничего не стоит, оставляет Сигмундуру лишь одного помощника — их новичка Олафа. Тот еще как следует и тесаком пользоваться не умеет. В Норвегии, говорит, есть бензопила… В Норвегии цивилизация, а здесь — как звери…

Сигмундур не реагирует ни на одно его слово. Мрачно занимаясь своим делом, он думает о вчерашней ночи.

Без Бериславы выспаться, как предполагалось, не удалось совершенно. Тело ломит, затекла шея, а одеяло впервые показалось холодным. Он слишком привык к ней, чтобы теперь устраивать такие тренировки на терпение.

Организм не подчинялся. В полную силу и мощь работать он отказывается, пока девушка отказывается согревать его постель как полагается.

— Цивилизация вроде, корабли какие, а кругом — аборигены, — продолжает бормотать мальчишка, с ненавистью рубя плавник кита, — ты не местный, так? У тебя глаза людские.

— Исландия, — машинально отзывается Сигмундур. На подходе китовое сердце, а у него из головы не выходит Берислава. И ее такой детский, слабый голос «я же не упрекаю тебя в твоих страхах».

И правда. Черт ее дери, чистая правда! Когда ему было плохо — физически, когда было морально — снился кошмар, она не позволяла себе грубости. Сдерживалась, сглаживала углы, заботилась и не намерена была издеваться. Ее категоричность заключалась лишь в желании дать ему как следует вылежаться… а он кинул ее боязнью ей в лицо.

Возможно, это нормально, это правильно для женщины, молодой девушки, бояться волков? Наверное, все-таки рационально.

Китобой расправив плечи, злится на себя.

Ему нужно домой. Ему нужно как следует извиниться перед Бериславой. Она не заслуживает такого отношения.

Но чертов кит… с ним еще часа два работы. А если уйдет, будут большие «терки» с Рагнаром. Тот знает, как ему нужна эта работа… уволит.

Потому, стиснув зубы, Сигмундур продолжает делать то, что делал. Лишь с удвоенной прытью, даже часть мальчика. Ему просто хочется поскорее вернуться туда, где, еще горит надежда, ждут.

В раздевалке душ он посещает первым. Отчаянно, рьяно смывает с себя вонь, выливая почти полную банку шампуня. Особенно волосы. Она любит его волосы. Что-что, а они не должны пахнуть китовой кровью.

С полотенцем на бедрах, не стараясь даже как следует вытереться, мужчина направляется к своему шкафчику. Мальчишка, хоть и остер на язык, возникать перед ним не смеет.

Он сидит на небольшой лавке, в своем грязном кровавом комбинезоне и… ест конфеты. Из шуршащей пачки.

Китобой изумленно останавливается на полпути.

— Чего?.. — поежившись от его, мягко говоря, внушительного тела, тот трусит.

— Шоколадные конфеты?

— И что с того?

— За сколько продашь?

— Конфеты? Здоровяк, ты серьезно?.. — его глаза по-настоящему округляются.

— Даю пятьсот крон[3]. Прямо сейчас.

Мальчик вздыхает. Он удивлен. Глаза его, синие, наглые, блестят. Он белокурый, приятной внешности. Но внутри, похоже, приятного мало.

— Тысяча и они твои, — он потрясывает пачкой, где из пятнадцати осталось не менее тринадцати конфет.

Сигмундур стискивает зубы.

До зарплаты еще полмесяца…

…А конфеты-то шоколадные.

— Ладно. Тысяча так тысяча.

Он сует мятые бумажки в руку мальчишки, выхватывая из его пачку с конфетами. Точно, тринадцать. Не успел съесть.

— Кто бы мог подумать…

— А ты не думай, — на его бормотания грозно рявкает Сигмундур, — закрой рот и иди в душ. Иначе завтра кита будешь потрошить в одиночестве.