Hvalfanger / Китобой - [39]

— Стой…

— Поздно, — опускается ниже, — ты сама напросилась…

— Подожди, — вдруг ее рука, в лучшем проявлении своей мягкости, накрывает его пальцы. И голос звучит уже совсем по-другому. Смущенно, каплю отчаянно и вдохновленно. В нем прослеживается энтузиазм.

Прекращая свою игру, мужчина с удивлением смотрит на девушку. Еще никогда она его так откровенно не останавливала. Неужели перегнул палку?..

Берислава смело смотрит ему прямо в глаза. Но при этом плечи ее, ладони, все чуть-чуть, едва заметно, а подрагивает.

— Северная ночь, что ты?..

— Я хочу кое-что попробовать, — девочка сглатывает, выдавив еще более смятенную улыбку. Взгляд ее опускается вниз. — Ты позволишь?

У Сигмундура появляется теория. Очень быстро и предельно четко. Но, припоминая то, чем в прошлый раз кончилось нечто подобное, он до последнего не верит, что Берислава говорит именно об этом.

Но вот она покидает его тело, опускаясь на простыни. Вот гладит по внутренней стороне бедра, призывая освободить для себя немного места. Вот, все еще немного неловко, устраивается в правильной позе… и с двояким чувством, смешавшим в себе желание и налет боязни, глядит на его мужское достоинство.

— Я знаю, я не мастер в этом, — ее щеки совсем алые, а глаза влажноваты, то и дело ресницы порываются упрятать их, разорвав прямой контакт, но Берислава изо всех сил сопротивляется, — но я бы все равно хотела попытаться…

Она говорит будто украденно, так осторожно, выверяя каждое слово. А пальчики, между тем, занимают свое место.

— Берислава… — у китобоя просто не хватает слов, а шепот выходит совсем тихим. Растроганно посмотрев на это маленькое чудо, сегодня, похоже, решившееся стереть все оставшиеся между ними границы, он ощущает невероятную нежность внутри. И любовь. Самую настоящую любовь.

— Если будет совсем плохо, я прекращу…

— Ну что ты, девочка, — его руки с обожанием скользят по ее шее, по спине, — ты не можешь сделать плохо.

— Я постараюсь, — ей чуточку легче. Настолько, насколько, конечно, может быть. — Можно?

— Если ты этого хочешь. Ты хочешь этого, Берислава?

Она смело вздыхает. Улыбается, поборов свою робость.

— Я очень хочу, мой Большой кит…

От ее первого прикосновения китобой прикрывает глаза.

Ингрид делала ему минет. Много раз. Все шлюхи, перво-наперво, начинают с минета. В разных позах, в разных местах, с разной силой…

Но абсолютно точно ничто, никто не сравнится с касаниями Бериславы. Трепетными и аккуратными, разжигающими внутри пламя, они опускаются на его саднящую от жажды близости плоть, покрывая тончайшим кружевом.

Берислава не торопится, движется медленно, но как раз эта медлительность и приводит китобоя в восторг.

Его дыхание сбивается и девушка, подняв голову, с теплом подмечает изменившееся выражение лица. Прикасается теперь явнее. Расслабляется.

Это ничуть не похоже на их первый раз. И никогда таким не будет.

Сигмундур позволяет себе коснуться ее волос, ласково запутавшись в них большими пальцами. Ощущение их шелка кожей подушечек и такого же шелка, но уже розовых губ, заводит.

…Берислава приостанавливается.

Красные теперь уже не только ее щеки, но и все лицо.

— Ты можешь… можешь не толкать меня? — внезапно выпаливает она.

Мужчина, разнежившийся в тепле и уюте, заботливо созданном своей Северной ночью, сперва не понимает, о чем речь.

— Волосы, — переходя на шепот, Берислава чуть морщится, — не надо…

И только теперь, вспомнив, как в тот далекий зимний день буквально насадил девочку на себя, требуя платы за ночь рядом, Сигмундур находит ответ.

Чувство вины, столь глубокое и колючее, пронзает сердце.

— Маленькая моя… ну что ты…

— Спасибо…

Она намерена вернуться к прежнему занятию. Все еще немного подрагивая, уж очень хочет добиться своего.

Но китобой никак не может допустить, чтобы в зеленых глазах оставалось и капля страха. Это непозволительно после всего, что Берислава делает для него.

— Иди сюда, — просит он, нежно прикоснувшись к ее скуле.

— Все в порядке, просто мне хотелось убедиться…

— Я знаю. Иди сюда, пожалуйста, — он привлекает ее к себе, чуть приподнявшись на покрывалах, — дай мне тебя поцеловать…

Берислава слушается. Поднявшись на колени, оказывается близко. Дотягивается до его лица.

— Я никогда тебя не обижу, — в знак заботы, ласково чмокнув ее губы, обещает Сигмундур. По поцелую получают и лоб, и обе щеки, — я не буду двигаться. Я бесконечно благодарен тебе, Берислава…

Она смелеет. С каждым его словом. С каждым взглядом. И особенно, похоже, от туманной пелены в глазах. Удовольствия.

— Не так уж плохо?

— Не задавай таких глупых вопросов.

Ободряется. Улыбается.

Возвращается.

Да, ее движения осторожны, да, она не сразу находит правильный темп, да, ей непросто и напряжение, даже его крохи, выдают себя…

Но китобою все равно. Ее губы — самые мягкие на свете, столь дивно обволакивающие, податливые… Ее тело, подчиняющееся, желающее его, движется в пленяющем танце. А сам факт того, что Берислава делает, как и когда — и вовсе не дает права сравнивать ее хоть с кем-то. Дарит тонну удовольствия.

Сигмундуру очень хочется двигаться ей навстречу. В этот красивый, маленький ротик, такой горячий… глядя в зеленые глаза, в которых в такие мгновения — весь мир. И неустанно ощущать, что только его она. Вся она. Без остатка.