Хроники постсоветской гуманитарной науки. Банные, Лотмановские, Гаспаровские и другие чтения - [179]
Стефано Гардзонио (Италия) прочел доклад «Пушкин и Даль. Материалы из архива М. М. Никитина»[382]. Михаил Матвеевич Никитин, умерший в 1942 году, автор (совместно с Т. Грицем и В. Трениным) известной книги «Словесность и коммерция (Книжная лавка А. Ф. Смирдина)» (1929), принадлежал к числу младоформалистов, занимался изучением фольклора и низовой литературы, исследованием литературного быта и русского лубка. Впрочем, из‐за его ранней смерти все эти направления остались только намеченными; следы незавершенных работ сохранились в его архиве, где среди прочего имеется и папка с подготовленным к печати (но также не увидевшим света) текстом воспоминаний Даля о Пушкине. Воспоминания эти, написанные около 1840 года, уже не раз публиковались (впервые в 1890 году Л. Майковым в «Русском вестнике», затем в 1936 году в собранной С. Гессеном книге «Пушкин в воспоминаниях и рассказах современников», а затем в многочисленных изданиях сборника «Пушкин в воспоминаниях современников»), однако как показывает материал, сохранившийся в архиве Никитина (который сопоставил публикацию Майкова с рукописью, хранящейся в Публичной библиотеке), опубликованный текст не вполне соответствует рукописному: Майков перенес позднейшие примечания Даля в текст, никак это не отметив, не включил в публикацию текст, зачеркнутый Далем (и никак это не оговорил), и, наконец, выпустил целых четыре страницы текста, содержавшие рассказ некоей старухи о Пугачеве (который, впрочем, был приведен Далем просто по ассоциации: Пушкин этого рассказа не слышал). Что же касается текста, зачеркнутого самим Далем, то он содержит рассуждения о природе слова (являющегося «живой тварью») и законах его развития, которые легче приписать самому Далю, нежели Пушкину; возможно, именно поэтому мемуарист их и зачеркнул. Что, впрочем, не делает находку Гардзонио/Никитина менее ценной.
Доклад Дмитрия Зубарева (Москва) «О Шекспире, Набокове и Нобелевских премиях (неизвестное письмо Бориса Пастернака)» содержал настоящую сенсацию. Дело в том, что если об отношении В. В. Набокова к Пастернаку (заинтересованном, пристрастном и неприязненном) известно довольно много, то ни одного письменного отзыва Пастернака о Набокове до сих пор известно не было. Зубареву удалось найти в архиве ленинградского литературоведа А. А. Смирнова, поступившем в ИРЛИ (Пушкинский Дом), письмо Пастернака к Смирнову от 1 июля 1947 года, замечательное и тем, что в нем упоминается Набоков, и общим тоном. До сих пор об этом письме было известно из переписки Пастернака с О. М. Фрейденберг, в которой Пастернак сообщал, что послал ответ Смирному «простым» и боится, как бы он не пропал. Оказывается, ответ не пропал, причем примечательно, что Смирнов, очень сильно «чистивший» и «прорежавший» свой архив, это письмо не уничтожил, хотя отношения у него с Пастернаком были плохие, а письмо по отношению к адресату отнюдь не лестно. Предыстория такова: Смирнову до войны было поручено курировать первое русское собрание сочинений Шекспира, но переводы Пастернака ему не нравились, и он предпочитал печатать других переводчиков, в частности М. Кузмина и А. Радлову. После войны ситуация изменилась, Радлову, отправленную в лагерь, печатать стало нельзя, заодно Смирнов «разлюбил» и переводы Кузмина и обратился к Пастернаку с предложением включить его перевод «Ромео и Джульетты» в готовящийся сборник Шекспира. Пастернак ответил Смирнову, по своему собственному мнению, «легко и хорошо» и даже «добродушно», а на самом деле убийственно. Смирнов готов был напечатать перевод «Ромео и Джульетты», но просил неких исправлений; так вот, Пастернак отвечает, что править не станет, потому что его переводы были «пронзительным образом постигнуты и оценены» в разных уголках мира — но такого «духовного сродства и равенства нравственного уровня» ни от кого (подразумевается, от Смирнова) требовать нельзя. В качестве же примера таких ценителей, причем проживающих на родине Шекспира, приведены четыре фамилии: Ренн, Боура, Коновалов и Набоков. Первые две вполне ожидаемы: первый из этих британских ученых писал о переводах Пастернака, второй — о его поэзии; вдобавок к 1 июля 1947 года Пастернак уже знал, что Боура выдвинул его на Нобелевскую премию. Что же касается Сергея Александровича Коновалова, то он тоже жил и работал в Англии, однако был «чистым» историком и его отзывы о Пастернаке неизвестны. Но самым загадочным остается появление в этом ряду имени Набокова. Он в то время не жил в Англии; правда, в этом же самом июле 1947 года он опубликовал свой второй английский роман «Под знаком незаконнорожденных», где среди прочего идет речь о переводе «Гамлета» на вымышленный язык, но все это очень далеко от Пастернака и вообще чистое совпадение. Главное же, все равно непонятно, что и откуда Пастернак вообще знал о Набокове в 1947 году. В ходе обсуждения А. С. Немзер высказал остроумное предположение, что Набоков и Коновалов упомянуты не столько сами по себе, сколько как два сына благородных отцов (отец Коновалова был членом Временного правительства, а отец Набокова — управляющим делами этого правительства).
