Хроники постсоветской гуманитарной науки. Банные, Лотмановские, Гаспаровские и другие чтения - [178]
Доклад Андрея Зорина (Москва — Оксфорд) «„Автобиография“ игуменьи Серафимы и эмоциональная культура раннего русского романтизма» [380]перенес аудиторию от «мятежных наслаждений» к предметам куда более целомудренным, а именно к жизни монастырской (что докладчик счел вполне логичным). Героиня доклада, в миру Варвара Михайловна Соковнина (1779–1845), прожила две жизни: мирскую и монашескую. По замечанию докладчика, исследователи практически не изучали ее биографию целиком: авторов XIX века интересовала по преимуществу монашеская жизнь Соковниной/Серафимы, авторов ХX века — жизнь мирская, при этом вторая часть ее существования была им настолько непонятна, что такой блестящий ученый, как В. Э. Вацуро, приписал Соковниной душевное помешательство, хотя уже кем-кем, а помешанной игуменья точно не была. Зорин обрисовал основные вехи биографии Соковниной. Дочь богатого московского дворянина, предводителя подольского дворянства, она была потрясена смертью отца (в 1794 году) и так и не справилась до конца с этой душевной травмой. В пятнадцать лет она стала фактической главой семьи, поскольку мать после смерти отца не занималась ни хозяйством, ни воспитанием детей. Шесть лет девушка безропотно несла эту непосильную ношу, но однажды ночью тайно ушла из дома, через полгода удалилась в монастырь, где восемь лет прожила в великой схиме (то есть соблюдая обет молчания и полный пост), а потом стала игуменьей Орловского монастыря и ознаменовала свою деятельность исключительными хозяйственными успехами. Текст, сделавшийся предметом доклада, был опубликован орловским краеведом Г. Пясецким в 1891 году по копиям, ходившим в кругу почитателей игуменьи. Зорин проанализировал состав текста, который охарактеризовал как «весьма странный». Около 80 процентов текста посвящено обстоятельствам ухода Варвары Михайловны в монастырь, о монашеской же ее жизни говорится очень скупо. Согласно предположению докладчика, перед нами не автобиография в собственном смысле слова (именно поэтому в названии доклада этот термин употреблен в кавычках), но компиляция, сделанная кем-то из членов семьи (скорее всего, братом игуменьи Павлом Михайловичем Соковниным, чьи стихи на день пострижения сестры приводятся в тексте). Любопытен же этот документ тем, каким образом пересекаются и сочетаются в нем два «культурных эона» — культура русского монастыря и культура раннего романтизма. Зорин показал, как неподдельная и глубочайшая религиозность Варвары Михайловны еще в домонашеском детстве и отрочестве находила выход не только в посещении церкви, но и в чтении книг. Источниками, сформировавшими личность будущей игуменьи, стали, с одной стороны, житие ее святой покровительницы Варвары, которое она ежегодно слышала в церкви, а с другой — чтение «Ночных мыслей» Юнга, Фенелонова трактата о воспитании девиц и сочинений Карамзина с описанием прелестей сельского уединения; на этом фундаменте взрастает идея ухода от мирской жизни. Сквозь эту призму воспринимают поступок Варвары Михайловны и современники. Так, Андрей Иванович Тургенев, близкий к этой семье и даже тайно помолвленный с сестрой Варвары Михайловны Екатериной Михайловной, описывая сразу после бегства будущей игуменьи из дома этот поступок в дневнике, утверждает (без всяких на то реальных оснований), что она унесла с собой из дома Библию и томик Руссо. Столкновение двух культур еще более очевидно в письме Марии Андреевны Протасовой-Мойер, где описана ее встреча с игуменьей в Орловском монастыре; при полном почтении и даже восхищении светская посетительница проявляет столь же полное непонимание реального православия. Марья Андреевна, впрочем, вполне набожная и даже романтически экзальтированная, замечает прежде всего, как одета игуменья, и в нарушение всех норм называет ее в письме Серафимой Михайловной.
Алина Бодрова (Москва — Санкт-Петербург) прочла доклад на тему «Лермонтовский проект Краевского (1841–1844)»[381]. Докладчица совершила почти невозможное: она заставила аудиторию всмотреться и вчитаться в по видимости невыносимо скучные финансовые издательско-типографские документы и показала, какой большой историко-литературный и человеческий смысл в них содержится. Начала она с рассказа о публикациях стихотворений Лермонтова в «Отечественных записках» в последние годы жизни поэта и сразу после его смерти. В 1841–1844 годах журнал Краевского практически монополизировал творчество Лермонтова; здесь печатались и его стихи, и статьи о нем Белинского, вызывавшие зачастую бурную реакцию в других журналах. Краевский писал, что «священным делом» собрания лермонтовского наследия он занимается ради «общей выгоды русской литературы», но, как показала Бодрова, не упускал при этом из виду и своей собственной выгоды. Выпуск третьего издания «Героя нашего времени» в 1843 году и «Стихотворений» в четырех томах в 1842–1844 годах были предприняты Краевским (негласным редактором и составителем) и А. Д. Киреевым (который нес за них формальную ответственность и имел дело с типографией И. Глазунова, а практически с ее служащим Кушинниковым) в расчете на большие доходы. Извлеченные докладчицей из архива Пушкинского Дома документы ясно показывают, на чем основывали компаньоны свои надежды, и в первое время надежды эти сбывались (тем более что лермонтовские и окололермонтовские публикации в «Отечественных записках» создавали изданиям неплохое рекламное обеспечение). Все разрушило вмешательство тульских теток (по отцу) Лермонтова. Одна из них подала жалобу на Киреева и Кушинникова, которые без всякого разрешения торгуют сочинениями Лермонтова, хотя авторское право на них принадлежит законным наследникам. Началось расследование, Киреев был вынужден объясняться с полицейским приставом 4‐й Адмиралтейской части; в конце концов в июле 1844 года тетки заключили с Киреевым полюбовное соглашение и задним числом разрешили и печатание, и продажу сочинений Лермонтова, однако за это теткам причиталась немалая сумма (около четырех тысяч серебром, или около пятнадцати тысяч ассигнациями), так что о прибыли для издателей не могло уже быть и речи; самое большее, на что они могли рассчитывать, — это оправдать расходы (включая самый большой из них — отступное теткам). Лермонтовский проект Краевского потерпел неудачу — и с весны 1844 года «Отечественные записки» печатать Лермонтова перестали. В обсуждении доклада

Вера Аркадьевна Мильчина – ведущий научный сотрудник Института Высших гуманитарных исследований РГГУ и Школы актуальных гуманитарных исследований РАНХиГС, автор семи книг и трех сотен научных статей, переводчик и комментатор французских писателей первой половины XIX века. Одним словом, казалось бы, человек солидный. Однако в новой книге она отходит от привычного амплуа и вы ступает в неожиданном жанре, для которого придумала специальное название – мемуаразмы. Мемуаразмы – это не обстоятельный серьезный рассказ о собственной жизни от рождения до зрелости и/или старости.

Париж первой половины XIX века был и похож, и не похож на современную столицу Франции. С одной стороны, это был город роскошных магазинов и блестящих витрин, с оживленным движением городского транспорта и даже «пробками» на улицах. С другой стороны, здесь по мостовой лились потоки грязи, а во дворах содержали коров, свиней и домашнюю птицу. Книга историка русско-французских культурных связей Веры Мильчиной – это подробное и увлекательное описание самых разных сторон парижской жизни в позапрошлом столетии.

Историческое влияние Франции на Россию общеизвестно, однако к самим французам, как и к иностранцам в целом, в императорской России отношение было более чем настороженным. Николай I считал Францию источником «революционной заразы», а в пришедшем к власти в 1830 году короле Луи-Филиппе видел не «брата», а узурпатора. Книга Веры Мильчиной рассказывает о злоключениях французов, приезжавших в Россию в 1830-1840-х годах. Получение визы было сопряжено с большими трудностями, тайная полиция вела за ними неусыпный надзор и могла выслать любого «вредного» француза из страны на основании анонимного доноса.

«Имена парижских улиц» – путеводитель особого рода. Он рассказывает о словах – тех словах, которые выведены белым по синему на табличках, висящих на стенах парижских домов. В книге изложена история названий парижских улиц, площадей, мостов и набережных. За каждым названием – либо эпизод истории Франции, либо живописная деталь парижской повседневности, либо забытый пласт французского языка, а чаще всего и то, и другое, и третье сразу. Если перевести эти названия, выяснится, что в Париже есть улицы Капустного Листа и Каплуновая, Паромная и Печная, Кота-рыболова и Красивого Вида, причем вид этот открывался с холма, который образовался из многовекового мусора.

Вторая книга о сказках продолжает тему, поднятую в «Страшных немецких сказках»: кем были в действительности сказочные чудовища? Сказки Дании, Швеции, Норвегии и Исландии прошли литературную обработку и утратили черты древнего ужаса. Тем не менее в них живут и действуют весьма колоритные персонажи. Является ли сказочный тролль родственником горного и лесного великанов или следует искать его родовое гнездо в могильных курганах и морских глубинах? Кто в старину устраивал ночные пляски в подземных чертогах? Зачем Снежной королеве понадобилось два зеркала? Кем заселены скандинавские болота и облик какого существа проступает сквозь стелющийся над водой туман? Поиски ответов на эти вопросы сопровождаются экскурсами в патетический мир древнескандинавской прозы и поэзии и в курьезный – простонародных легенд и анекдотов.

В книге члена Пушкинской комиссии при Одесском Доме ученых популярно изложена новая, шокирующая гипотеза о художественном смысле «Моцарта и Сальери» А. С. Пушкина и ее предвестия, обнаруженные автором в работах других пушкинистов. Попутно дана оригинальная трактовка сверхсюжера цикла маленьких трагедий.

Новый сборник статей критика и литературоведа Марка Амусина «Огонь столетий» охватывает широкий спектр имен и явлений современной – и не только – литературы.Книга состоит из трех частей. Первая представляет собой серию портретов видных российских прозаиков советского и постсоветского периодов (от Юрия Трифонова до Дмитрия Быкова), с прибавлением юбилейного очерка об Александре Герцене и обзора литературных отображений «революции 90-х». Во второй части анализируется диалектика сохранения классических традиций и их преодоления в работе ленинградско-петербургских прозаиков второй половины прошлого – начала нынешнего веков.

Что мешает художнику написать картину, писателю создать роман, режиссеру — снять фильм, ученому — закончить монографию? Что мешает нам перестать искать для себя оправдания и наконец-то начать заниматься спортом и правильно питаться, выучить иностранный язык, получить водительские права? Внутреннее Сопротивление. Его голос маскируется под голос разума. Оно обманывает нас, пускается на любые уловки, лишь бы уговорить нас не браться за дело и отложить его на какое-то время (пока не будешь лучше себя чувствовать, пока не разберешься с «накопившимися делами» и прочее в таком духе)

В настоящее издание вошли литературоведческие труды известного литовского поэта, филолога, переводчика, эссеиста Томаса Венцлова: сборники «Статьи о русской литературе», «Статьи о Бродском», «Статьи разных лет». Читатель найдет в книге исследования автора, посвященные творчеству Л. Н. Толстого, А. П. Чехова, поэтов XX века: Каролины Павловой, Марины Цветаевой, Бориса Пастернака, Владислава Ходасевича, Владимира Корвина-Пиотровского и др. Заключительную часть книги составляет сборник «Неустойчивое равновесие: Восемь русских поэтических текстов» (развивающий идеи и методы Ю. М. Лотмана), докторская диссертация автора, защищенная им в Йельском университете (США) в 1985 году.

Книга «Реализм Гоголя» создавалась Г. А. Гуковским в 1946–1949 годах. Работа над нею не была завершена покойным автором. В частности, из задуманной большой главы или даже отдельного тома о «Мертвых душах» написан лишь вводный раздел.Настоящая книга должна была, по замыслу Г. А. Гуковского, явиться частью его большого, рассчитанного на несколько томов, труда, посвященного развитию реалистического стиля в русской литературе XIX–XX веков. Она продолжает написанные им ранее работы о Пушкине («Пушкин и русские романтики», Саратов, 1946, и «Пушкин и проблемы реалистического стиля», М., Гослитиздат, 1957)

В книге делается попытка подвергнуть существенному переосмыслению растиражированные в литературоведении канонические представления о творчестве видных английских и американских писателей, таких, как О. Уайльд, В. Вулф, Т. С. Элиот, Т. Фишер, Э. Хемингуэй, Г. Миллер, Дж. Д. Сэлинджер, Дж. Чивер, Дж. Апдайк и др. Предложенное прочтение их текстов как уклоняющихся от однозначной интерпретации дает возможность читателю открыть незамеченные прежде исследовательской мыслью новые векторы литературной истории XX века.

В книге рассматриваются индивидуальные поэтические системы второй половины XX — начала XXI века: анализируются наиболее характерные особенности языка Л. Лосева, Г. Сапгира, В. Сосноры, В. Кривулина, Д. А. Пригова, Т. Кибирова, В. Строчкова, А. Левина, Д. Авалиани. Особое внимание обращено на то, как авторы художественными средствами исследуют свойства и возможности языка в его противоречиях и динамике.Книга адресована лингвистам, литературоведам и всем, кто интересуется современной поэзией.

Книга известного литературоведа посвящена исследованию самоубийства не только как жизненного и исторического явления, но и как факта культуры. В работе анализируются медицинские и исторические источники, газетные хроники и журнальные дискуссии, предсмертные записки самоубийц и художественная литература (романы Достоевского и его «Дневник писателя»). Хронологические рамки — Россия 19-го и начала 20-го века.

Если рассматривать науку как поле свободной конкуренции идей, то закономерно писать ее историю как историю «победителей» – ученых, совершивших большие открытия и добившихся всеобщего признания. Однако в реальности работа ученого зависит не только от таланта и трудолюбия, но и от места в научной иерархии, а также от внешних обстоятельств, в частности от политики государства. Особенно важно учитывать это при исследовании гуманитарной науки в СССР, благосклонной лишь к тем, кто безоговорочно разделял догмы марксистско-ленинской идеологии и не отклонялся от линии партии.