Хроники 1340–1350 - [354]
Граф де Фуа, как и положено, радушно встретил своего сына и стал расспрашивать, что нового случилось в Наварре, и какие подарки и драгоценности ему там вручили. Юноша рассказал обо всём и показал все дары, не упомянув лишь о мешочке с порошком, который он сумел утаить.
В ту пору при дворе графа де Фуа было обычным делом, что Гастон и его незаконнорожденный брат Ивэйн[1852] весьма часто спали в одном покое. Молодые братья так любили друг друга, что даже куртки и рубашки у них были общими. Ведь они были почти одного возраста и одного роста. И вот случилось как-то раз, что, играя и резвясь в своих постелях, юноши стали перекидываться одеждой, и куртка Гастона, в которой находился мешочек с зельем, упала на ложе Ивэйна. Довольно въедливый малый, Ивэйн нащупал внутри мешочек и спросил брата: «Гастон, что это вы носите целыми днями у себя на груди?» Ничуть не обрадованный таким вопросом, Гастон отрезал: «Верните мне мою куртку, Ивэйн. Вам нечего там разглядывать». Когда Ивэйн бросил ему назад куртку, Гастон сразу ее надел, а потом весь день ходил мрачнее обычного.
Можно подумать, будто сам Господь пожелал спасти и уберечь графа де Фуа. Ибо спустя три дня случилось так, что Гастон повздорил с Ивэйном за игрой в мяч и влепил ему пощечину. Рассерженный юноша с плачем вбежал в графский покой и столкнулся с отцом, который направлялся слушать мессу. Увидев сына в слезах, граф спросил его: «Ивэйн, что не так?» — «Ей-богу, монсеньор, — ответствовал тот, — Гастон меня побил, но сам он заслуживает побоев ничуть не меньше моего, а то и больше». — «Почему?» — спросил граф, который был весьма проницателен и сразу заподозрил неладное. «Бог свидетель, монсеньор, с тех самых пор, как Гастон вернулся из Наварры, он носит на груди какой-то мешочек со странным порошком. Но для чего этот порошок предназначен, и что Гастон собирается с ним делать, я не знаю. Он лишь обмолвился мне один или два раза, что очень скоро госпожа его мать окажется у вас в милости, доселе неслыханной». — «Вот как?! — сказал граф. — Ты пока помалкивай и остерегайся проболтаться кому-нибудь на свете о том, что сейчас рассказал». — «Слушаюсь, монсеньор», — ответил юноша.
После этого граф погрузился в глубокие раздумья и избегал всякого общества до самого обеда. Затем, в урочный час, он омыл руки и уселся за стол в трапезной зале. Было заведено, что его сын Гастон собственноручно подавал ему все кушанья, предварительно пробуя их. И вот, когда Гастон поставил на стол первое блюдо и отведал его, граф, одолеваемый тревожными сомнениями, бросил на него взгляд и заметил шнурок от мешочка на его шее. Тут кровь ударила графу в голову, и сказал он: «Нагнись ко мне, Гастон. Я хочу кое-что сказать тебе на ухо». Когда юноша через стол нагнулся к отцу, тот распахнул на нем куртку, развязал завязки рубахи и, взяв нож, обрезал шнурок. Затем, сжимая в руке мешочек, он спросил: «Что находится внутри?» Застигнутый врасплох юноша не проронил ни звука, но весь побледнел от ужаса и растерянности. Его начала бить крупная дрожь, ибо он чувствовал себя провинившимся. Тогда граф раскрыл мешочек, взял оттуда щепотку порошка и посыпал им хлебную лепешку, служившую ему тарелкой. Потом он свистом подозвал лежавшую рядом борзую и стал скармливать ей лепешку. Едва собака проглотила первый кусок, как тут же завалилась лапами кверху и издохла. При виде этого граф пришел в неистовство, и было от чего! Вскочив из-за стола, он схватил нож и собрался метнуть его в сына. Тут бы и погиб юноша бесповоротно, если бы рыцари и оруженосцы не бросились заслонять его своими телами, взывая к графу: «Монсеньор, не спешите так, ради Бога! Разберитесь лучше в этом деле, прежде чем как-нибудь наказывать своего сына!»
И первые слова, которые граф тогда вымолвил, были на гасконском: «О Gaston, fals traditour![1853] Я всеми силами старался приумножить твое наследство и вел упорные войны с королями Франции, Англии, Испании, Наварры и Арагона, навлекая на себя их ненависть. Ради тебя одного я так стойко против них держался, отражая все их нападки! А теперь ты хочешь убить меня?! В тебе говорит злая [наваррская] порода! И знай, что за это ты умрешь!» С этими словами он перескочил через стол с ножом в руке, желая зарезать сына на месте. Однако рыцари и оруженосцы с плачем бросились перед ним на колени, заклиная: «О монсеньор! Смилуйтесь, ради Бога! Не убивайте Гастона! Ведь у вас нет других законных детей! Велите взять его под стражу и провести следствие! Быть может, он толком не знал, что носит с собой, и ни в чем не виноват!» — «Тогда живо посадите его в башню, — велел граф, — и пусть его строго стерегут, давая мне отчет».
Когда юношу отвели в ортезский донжон, то по приказу графа были схвачены многие его приближенные, но отнюдь не все, ибо многим из них удалось скрыться. Так, епископ города Лескара, что возле По, коего граф заподозрил в причастности к заговору, до сих пор находится вне страны. Тем не менее, граф велел умертвить ужасным образом до пятнадцати человек, оправдывая это тем, что они наверняка знали секреты сына, а потому должны были о них своевременно доложить и донести. Дескать: «Монсеньор, Гастон носит у себя на груди мешочек такого-то и такого-то вида». Не сделав этого, некоторые оруженосцы скончались под страшными пытками, что было весьма прискорбно, ибо во всей Гаскони больше не найти молодцев столь же веселых, красивых и статных. Ведь граф всегда подбирал себе на службу лучших из лучших.
