Хождение за три моря - [115]

Султан же выещаеть на потЂху с матерью да с женою, ино с ним человЂковъ на конех 10 тысящь, а пЂших 50 тысящь, а слоновъ водят 200 наряженых в доспЂсЂх золочоных, да пред ним 100 человЂкъ трубниковъ, да плясцевъ 100 человЂкъ, да коней простых 300 въ снастех золотых, да обезьянъ за ним 100, да блядей 100, а все гаурыкы[156].

В султанов же дворъ 7-ры ворота, а в воротЂх сЂдят по 100 сторожевъ да по сто писцевъ кофаровъ; кто поидеть, ини записывають, а кто выйдет, ини записывають; а гариповъ не пускають †град. А дворъ же его чюденъ велми, все на вырезЂ да на золотЂ, и послЂдний камень вырЂзанъ да золотомъ описанъ велми чюдно; да во дворЂ у него суды розныя.

Город же Бедерь стерегутъ в нощи тысяча человЂкъ кутоваловых, а Ђздятъ на конех да в доапЂсех, да у всЂх по свЂтычю... В Бедери же змии ходят по улицам, а длина ея д†сажени... и тут бых до Великого заговейна в Бедери и познася со многыми индЂяны и сказах им вЂру свою, что есми не бесерменинъ, исаядениени есмь, християнинъ, а имя ми Офонасей, а бесерменъское имя хозя Исуфъ Хоросани. И они же не учали ся от меня крыти ни о чёмъ, ни о ЂствЂ, ни о торговле, ни о маназу, ни о иных вещех, ни жонъ своих не учали крыти... Да о вЂрЂ же о их распытах все, и оны сказывают: вЂруем въ Адама, а буты[157], кажуть, то есть Адамъ и род его весь. А вЂр въ ИндЂи всЂх 80 и 4 вЂры, а все вЂрують в Бута; а вера с вЂрою ни пиеть, ни ястъ, ни женится, а иныя же боранину, да куры, да рыбу, да яйца ядять, а воловины не ядять никакаа вЂра».

В Бидаре Афанасий сделал свои первые записи, боясь упустить то главное, ради чего он сюда прибыл. Отчёт следовало составить так, чтобы он был, но возможности, краток, точен, но не вызвал подозрения, если попадёт в чужие руки. Именно поэтому его нужно разбавить бытовыми деталями, но не любыми. Нельзя упоминать о том, что из Джуннара в Бидар Афанасий ехал с казначеем Махмуда Гавана и что, прибыв в столицу некоторое время жил в усадьбе Мехмед-аги, который приготовил ему встречу с великим визирем. Он постоянно помнил, что среди турок и татар есть люди, владеющие русским языком и, окажись записки в их руках, они сразу поймут истинную цель путешествия русича. И не только это. Им станут понятны замыслы государя Руси Ивана. Нельзя писать и о схватке с тигром, ибо это свидетельствовало, что Хоробрит вовсе не купец, и даже не простой воин, а человек, обученный особому воинскому мастерству сражаться в одиночку, то есть проведчик. А уж о встрече Хоробрита с царём обезьян Хануманом упоминать и вовсе не следовало. Об этой странности вообще надо забыть.

Встреча, похожая на сон, произошла в пути, когда отряд Мехмед-аги разбил стан в долине на берегу ручья. Люди поужинали и стали располагаться на покой. Повара, приготовив кхичри из овощей с приправами, вылили из котлов густую, пряно пахнущую еду в громадные корыта, посыпали солью, сахаром, размешали и дали слонам. Те насытились и, подобно серым башням, уснули стоя. За весь долгий путь Хоробрит так и не смог узнать, кто из индусов оказал ему содействие в Джуннаре. Индусы были скрытны.

Афанасий пустил пастись Орлика в табун, который охраняли дежурные воины, улёгся на попону. Ночь была тёплая, звёздная и дышала покоем. Пушистые звёзды пылали в чёрном небе, словно светильники. Хоросанцы называли их небесными кострами. Джунгли начинались за говорливым ручьём. Там, в таинственной темноте, была своя жизнь. «Гук-гук!» — сонно вскрикивала неизвестная птица, зловещим уханьем наводя тревогу. Потом и она умолкла.

Ночь опустилась на землю чёрным покрывалом, наступила тяжёлая давящая тишина, в которой ощущалась скрытая угроза. Хоробрит задремал под неумолчный говор ручья. Ему приснилась Алёна, — будто бы живут они в избушке волхва, и Алёна качает в зыбке светлоглазого румяного сынишку, а он, Афанасий, сидя на чурбачке, строгает сыну деревянный заговорный меч. Им троим покойно и уютно, потрескивают дрова в печи, ветер воет в трубе, за окном морозная ночь, и ледяные звёзды заглядывают в избушку. Вдруг открывается заиндевелая дверь, в клубах синего тумана возникает фигура седобородого старика в длинной белой рубахе, и волхв ласково говорит Афанасию:

— Мочь ждёт нас, сыне, пойдём!

Он послушно встаёт, откладывает незаконченную работу, роняя стружки на пол, оглядывается на Алёну; она задумчиво и нежно кивает ему, как бы зная, куда он сейчас отправится. Афанасий выходит вслед за волхвом на заснеженную поляну, её обступили тёмные ели с распростёртыми лапами, слышится шум незамерзшего ручья, за ним воют волки. Волхв говорит:

— Ничего не бойся, сыне, лес — наше владение.

Вдруг вместо заснеженной поляны оказываются джунгли, лианы свешиваются с ветвей огромных деревьев, тянутся к Хоробриту, подобно змеям, в чаще видна тропа, озарённая красноватым светом, неясные тени мелькают по сторонам. Афанасий оглядывается на избушку, но её и след исчез, а вместо поляны виден стан Мехмед-аги, горят костры, и два слона словно каменные изваяния стоят возле шатра.

— Но ведь это Индия, старик, — с тревогой говорит Афанасий. — Верни меня к жене и младеню.

— У тебя свой путь, сыне! — сурово говорит волхв. — Скоро я оставлю тебя. Пойдём, я покажу, где отыскать живую и мёртвую воду! Она понадобится тебе.