Хосе Рисаль - [39]

С пастором Ульмером они ведут долгие вечерние беседы о сущности религии.

Девятого августа 1886 года Рисаль покидает Гейдельберг, написав теплое письмо Ульмерам: «…будучи иностранцем, я ничего не могу сделать для вас в чужой стране, но на своей родине я буду вам полезен — там вы всегда найдете доброго друга, если, конечно, я не умру. Радость быть понятым другими велика, я ее не забуду. Вы поняли меня, несмотря на мою коричневую кожу, которая многим почему-то кажется желтой»[19]. (Упоминание о коричневой коже здесь не случайно: самоназвание филиппинцев — «каюманги», что значит «коричневые», они не очень любят, когда их причисляют к желтой расе.)

Незадолго до отъезда Рисаль записывает в дневнике: «О, как я тоскую по моей далекой родине! Я посетил столько стран, видел так много обычаев, познакомился со многими людьми — так может исчезнуть представление об идеале!» Рисаль беспокоится, не утратил ли он свою «филиппинскую сущность». Мыслями он далеко, на Филиппинах, которые, как он еще раз убедился, никому неведомы, — его и в Германии принимают то за китайца, то за японца. Ему больно, что его родину никто не знает. Но в Германии он убеждается, что это не совсем так: немецкие ученые со свойственной им основательностью написали немало книг о Филиппинах. А поскольку свою задачу Рисаль видит в том, чтобы познакомить мировое общественное мнение с положением на Филиппинах и использовать его в борьбе за уравнение в правах с испанцами, он решает лично познакомиться с немецкими филиппинистами. Это тем более важно, что испанские власти остро и даже болезненно реагируют на высказывания европейских ученых об испанской политике на архипелаге — они не могут игнорировать мнение ученого мира, который в конце XIX века пользуется необычайным влиянием.

В научных журналах Испании Рисаль не раз встречает статьи австрийского филолога Фердинанда Блюментритта — тот, правда, чрезмерно высоко оценивает деятельность монашеских орденов, но его симпатии к филиппинцам несомненны. Перед отъездом из Гейдельберга Рисаль узнает его адрес: герр профессор живет в Лейтмерице[20], в Богемии. Он шлет ему почтительное письмо и книгу на испанском и тагальском языках, в ответ — уже в Лейпциге — получает восторженное письмо Блюментритта и две книги в подарок. Так начинается их переписка (211 писем) и их дружба, оборвавшаяся только со смертью Рисаля.

Герр профессор — личность несколько экзальтированная и склонная к возвышенному. Сам Блюментритт — правоверный католик и имеет предков-испанцев по материнской линии, один из которых в 1616 году был даже генерал-губернатором Филиппин — отсюда его интерес к этой стране. Но все данные о Филиппинах он черпает прежде всего из трудов ученых-монахов, которые себя не забывают и всячески подчеркивают «цивилизующую роль» орденов. Рисаль, при всем его уважении к немецкой учености, никак не может согласиться с этим и отстаивает свою точку зрения: «Я благодарен вам за предостережение по вопросу религии, — пишет он уже в третьем письме Блюментритту. — Я согласен: монахи сделали много хорошего или по меньшей мере хотели сделать. Но позвольте мне также заметить, что за это они получают сполна — сначала земные блага, а потом и небесные; собственно, они променяли небесные блага на земли наших отцов, а их земная жизнь отнюдь не является христианской».

Блюментритт под влиянием Рисаля довольно скоро соглашается с тем, что монашеские ордены — главное препятствие на пути прогресса Филиппин, однако вольтеровские нападки Рисаля на религию ему не по душе. Его филиппинский друг остается неколебим в этих вопросах и вежливо, но твердо дает отпор Блюментритту, когда тот пытается повлиять на его убеждения. «Позволь мне, — пишет он в 1888 году (тогда они — после долгого сопротивления Рисаля — перешли на «ты», и все их письма начинаются неизменным «брат мой»), — придерживаться мнения, отличного от твоего». Эти разногласия нисколько не мешают их искренней и плодотворной для обоих дружбе. Отныне Рисаль каждые три-четыре дня пишет Фердинанду Блюментритту, аккуратно сообщает ему о своих передвижениях и в каждом городе находит теплые ответные письма. Но не только от него.

В Мадриде остались друзья-эмигранты, которые согласились с программой Рисаля. Программа проста: высоко держать честь филиппинцев и бороться за распространение на Филиппинах испанских законов, за представительство в кортесах и за такую же свободу печати на архипелаге, которая существует в самой Испании. Непререкаемый авторитет Рисаля сплачивал филиппинцев за границей — они поклялись придерживаться этой программы. Но, как уже говорилось, филиппинцы нередко теряют сплоченность с исчезновением авторитета. Первые письма из Мадрида свидетельствовали, что филиппинская колония живет дружно и борется за дело своей страны, пока ее вождь набирается мудрости в ученой Германии. Однако силы инерции хватает ненадолго: уже 3 марта 1886 года Рисаль получает очень огорчившее его письмо от бывшего «мушкетера», который пишет своему «капитану де Тревилю»: «Мы видимся редко — сам можешь представить, насколько мы стали подозрительны и недоверчивы. С тех пор как ты уехал, каждый только за себя. Нигде уже не увидишь большую группу китаез