Хосе Рисаль - [41]

Его отвлекает и присущая ему любознательность — из Лейпцига он совершает поездки в Галле и Дрезден. В Дрезден его влечет знаменитая картинная галерея: образованный человек второй половины XIX века должен постоять несколько минут в благоговейном молчании перед «Сикстинской мадонной» Рафаэля. И Рисаль послушно созерцает знаменитую картину, хотя, судя по дневнику, она не производит на него особого впечатления. Сам превосходный живописец, Рисаль работает совсем в ином манере, для которой главное не полутона, а резкие контрасты, не плавные переходы, а противопоставление цветовых пятен — таков эстетический канон филиппинцев.

Верный своей привычке посещать культовые сооружения разных религий, он заходит и в русскую православную церковь, «маленькую, но красивую, в плане представляющую два креста, русской архитектуры, полувосточной, с пятью главами, иконами Христа, апостолов и святого Михаила. На алтаре восковые свечи, в других местах — стеариновые, у входа газовый рожок».

Поездка в Дрезден преследует не только туристские цели. Осуществляя свой замысел — привлечь европейских ученых к борьбе за «филиппинское дело», Рисаль запасся рекомендательным письмом Блюментритта к Адольфу Бернгарду Мейеру, ученому с мировым именем, директору знаменитого Дрезденского этнографического музея. В первый день почтенный доктор не смог принять посетителя (это больно ударяет по самолюбию Рисаля), и они договариваются о встрече на следующий день. За несколько лет до того А. Б. Мейер совершил путешествие по Филиппинам и вывез для своего музея предметы, обнаруженные в захоронениях. Он спрашивает гостя об их назначении, а гость пока ничего не может ответить, что немало его смущает. Рисаль понимает, что его знаний недостаточно, что ему еще многому надо научиться, чтобы на равных говорить с именитым этнографом. Но кое-что он все же знает и излагает свои соображения, весьма дельные. Покоренный профессор тут же рекомендует молодого человека с азиатскими чертами лица в члены Берлинского этнографического общества, самого известного в Европе того времени.

По возвращении Рисаль решает попытать счастья с изданием романа в Берлине и первого ноября 1886 года покидает Лейпциг. В Берлине работают крупнейшие немецкие ученые, и Рисаль обязательно должен встретиться с ними. Экспансивный Блюментритт уверяет, что ученые в Берлине будут счастливы познакомиться с ним, и снабжает рекомендательными письмами к Феодору Ягору, известному путешественнику, побывавшему на Филиппинах и написавшему книгу о них, и к другой европейской знаменитости — антропологу Рудольфу Вирхову. Рисаль, задетый холодным — так ему показалось — приемом при первой встрече с А. Б. Мейером, никак не может собраться с духом: по филиппинским обычаям, верным приверженцем которых Рисаль остается, несмотря на свой европейский лоск, явиться к незнакомым людям просто невозможно — ведь и визит к герру Мейеру доказал это. Блюментритт сгоряча предлагает своему новому другу самому представиться обеим знаменитостям. Рисаль категорически отказывается: «Я не могу нанести визит гг. Ягору и Вирхову, ибо я не знаю их и мне нечего сказать или преподнести нм». Блюментритт отвечает: «Жаль, что вы не собираетесь нанести визит Ягору и Вирхову. Эти господа приняли бы вас хорошо, они большие друзья Филиппин и филиппинцев. Если вы измените свое намерение, я предупрежу их о вашем визите. Они могут во многом помочь вашим занятиям». И все же Рисаль представляется Ягору только месяц спустя, но не в одиночку, а в качестве переводчика при сыне испанского министра Морета, хотя уже располагает рекомендательными письмами Блюментритта.

Именитый профессор в восторге от знакомства и приглашает Рисаля на заседание Берлинского географического общества, где Рисаля торжественно принимают в члены этого авторитетного собрания ученых и приглашают на ежемесячный обед. За столом его соседом оказывается Рудольф Вирхов, и между ними завязывается оживленная беседа. Вирхов заявляет, что его привлекает череп Рисаля и что он хотел бы иметь его в своей коллекции (шутка допустимая, видимо, только в кругу антропологов и медиков). Рисаль охотно откликается — он готов пожертвовать головой ради науки. Все смеются, всем весело. Но Вирхов вполне серьезно экзаменует его и, довольный результатами, рекомендует в члены Берлинского антропологического общества. Итак, двадцатишестилетний Рисаль становится членом лучших научных обществ Европы. По традиции он должен сделать научное сообщение — войти в эту избранную среду не так-то просто. И Рисаль представляет доклад о тагальском стихосложении. Стиховая организация в докладе разобрана настолько тщательно, с такой немецкой основательностью, что и поныне все работы по тагальской поэтике основываются на этом докладе Рисаля.

Внимание крупнейших ученых Европы льстит Рисалю, наполняя его гордостью — и за себя, и за Филиппины. В науке он добился того, чего Луна и Идальго добились в живописи, — европейского признания. Но гордость гордостью, а надо как-то жить, впереди холодная и суровая зима, а денег совсем нет. Всегда стремящийся устроиться с максимальным комфортом, Рисаль вынужден считать каждый пфенниг. На завтрак — стакан воды, на обед — картофель (этот европейский овощ ему изрядно надоел, он тоскует по рису), на ужин — тот же картофель и легкая закуска. От мяса приходится отказаться вовсе. И при такой диете он все же ревностно посещает спортивную школу, причем на сей раз увлекается тяжелой атлетикой, требующей совсем иного режима питания. А еще он продолжает заниматься офтальмологией в берлинских клиниках и, чтобы подработать, нанимается корректором в издательство, выпускающее немецко-испанский разговорник. Организм не выносит перегрузок, Рисаль начинает подозревать, что у него туберкулез, страшная для филиппинцев болезнь (даже в последней четверти XX века туберкулез — «убийца номер 1» на Филиппинах).