Хосе Рисаль - [37]

Рисаль, поеживаясь, смотрит на это малопривлекательное представление — после французской рафинированности оно производит на него тяжелое впечатление. Правда, это уже история, теперь процедура посвящения иная. Но корпорации буршей — со своим кодексом чести и непрерывными дуэлями — все еще существуют. «Балбесы» теперь именуются фуксами, они должны служить старшим буршам шесть месяцев, шесть недель, шесть дней, шесть часов и шесть минут и лишь потом — после грандиозной попойки — становятся полноправными буршами. С дуэлями и системой третирования борются, но без особого успеха.

Учатся в Гейдельберге и русские студенты — человек 30. Большей частью это медики, их объединяющий центр — «пироговская читальня», созданная великим русским хирургом — он тоже учился в Гейдельберге. Русские держатся несколько особняком и дружно вступаются друг за друга, поэтому трогать их боятся.

Рисаль счастливо избегает необходимости вступать в корпорацию, хотя недвусмысленное предложение ему делают в первый же день, 3 февраля 1886 года. «Я прибыл в Гейдельберг в среду, — пишет он семье, — в половине третьего дня. Город показался мне веселым, на улицах одни студенты в красных, желтых, белых и синих кожаных шапочках — символ принадлежности к корпорациям; члены корпораций дерутся друг с другом на дуэлях для развлечения…» Останавливается он в пансионате: «Здесь не так дешево, как я ожидал, — за комнату, еду и обслуживание надо платить 28 песо в месяц. Конечно, это дешевле, чем в Париже, но дороже, чем я рассчитывал… Очень холодно, идет снег, надо все время топить, а то замерзнешь». Оставив вещи, Рисаль идет в «Золотой погребок», пристанище студентов. За одним из столов сидят восемь-девять студентов в желтых шапочках — члены корпорации «Швабия». Собравшись с духом, Рисаль подсаживается к ним и начинает разговор. И обнаруживает то, что обнаруживают все, изучающие язык по книгам: его никто не понимает, и он никого не понимает («Они путают звуке и ф», — жалуется он в письме; видимо, сам Рисаль произносил немецкую букву v как вив его речи von звучит как вон).

По счастью, студенты оказываются медиками и, следовательно, знают латынь. Рисаль и сам изрядный латинист, а потому все переходят на этот язык ученых людей. Рисаль спрашивает, где лучше всего знают «глазное дно». Немного поспорив между собой, бурши соглашаются, что лучшая Augenklinik (глазная клиника) принадлежит Отто фон Бекеру. Смущенный азиат вызывает у них симпатию, и они тут же предлагают ему вступить в корпорацию «Швабия», что даст ему сомнительную честь носить желтую кожаную шапочку и драться во славу «Швабии» со студентами других корпораций. Но, узнав, что чужестранец недолго пробудет в Гейдельберге, сами снимают предложение — ведь шесть месяцев, шесть недель, шесть дней, шесть часов и шесть минут надо пробыть фуксом, и только потом можно надеть эту самую шапочку.

Тем не менее швабская корпорация берет Рисаля под свое покровительство — драться на дуэлях ему запрещено, поскольку правами бурша он не обладает, но присутствовать на них и оказывать медицинскую помощь — пожалуйста. «Трижды я был на дуэлях на Хиршгассе, — пишет он уже в конце февраля, — и видел их не то 20, не то 25; всякий раз дрались семь, восемь или девять пар. Нередко дело кончается кровопролитием. Один бурш получил шесть ран…» Друзья в Мадриде, узнав из писем Рисаля о любимой забаве немецких студентов, тревожатся за него. «Не хочу, чтобы с тобой что-нибудь случилось, — пишет один из «мушкетеров». — Ведь ты там один, без земляков. С одной стороны, ты пишешь, что немецкие студенты очень дружелюбны, а с другой — что они очень воинственны и что их любимое развлечение — дуэли, из которых они выходят со шрамами, раненые. Честно говорю, мне вовсе не хочется увидеть тебя в один прекрасный день со следами этой варварской забавы». Друзья боятся за Рисаля — он нужен «филиппинскому делу», и участие в кровавой потехе без всякого повода, просто чтобы показать свою храбрость, не бог весть какая заслуга. Впрочем, Рисаль и сам не стремится ввязаться в драку: он прекрасный фехтовальщик, но привык к рапире, немецкие же студенты дерутся на саблях.

Совет, данный швабскими буршами, оказывается ценным: на другой же день он отправляется к Отто фон Бекеру, и тот сразу принимает его ассистентом. Практики здесь меньше, чем в Париже, но ведь в Париже 2 миллиона жителей, а в Гейдельберге — 24 тысячи. 17 февраля он пишет семье: «Уже 13 дней как я работаю в глазной клинике под руководством знаменитого окулиста Отто фон Бекера. Может быть, он не так знаменит, как великий хирург де Бекер в Париже, но в Германии его все знают, он написал много книг».

Фон Бекер действительно один из лучших офтальмологов Европы. В Гейдельберг его пригласили из Вены и оборудовали по его указаниям глазную клинику (она существует и сейчас), ставшую образцом для глазных клиник всей Европы. Сам Бекер не только хирург, но и недурной музыкант, среди его друзей — великий Брамс. Впрочем, Рисаля, человека к музыке не склонного, это не трогает. Он рад возможности погрузиться в теорию: «Здесь меньше операций, чем в Париже, но зато я изучаю фундаментальные вещи».