Хосе Рисаль - [35]

На сей раз Рисаль приезжает в Париж не созерцать, но работать: совершенствоваться в офтальмологии и писать первый филиппинский роман.

Останавливается он у Хуана Луны, ставшего его другом после знаменитой речи в честь филиппинских художников. Место удобное, жилище просторное, и когда Хуан оставляет кисть, а Рисаль — перо, они превращают студию в фехтовальный зал. Здесь как-то раз их фотографируют — сразу после боя, с рапирами в руках. Это единственный снимок, на котором Рисаль улыбается, все остальные фотографии передают изображение серьезного человека (впечатление иногда такое, что он не способен улыбаться).

Студия Хуана Луны — на бульваре Араго, недалеко от площади Италии. А по другую сторону площади, в нескольких минутах ходьбы от студии, находится глазная клиника Луи де Векера, лучшего офтальмолога Европы, у которого лечатся пациенты даже из королевских домов, по и бедняки тоже. И скоро Рисаль уже работает в клинике де Векера, где иногда делают до десяти операций в день. Глазная хирургия к тому времени насчитывала всего 30 лет от роду, и сам де Векер много сделал для ее развития в самостоятельную отрасль медицины. Особенно удачно он удаляет катаракты, возвращая людям зрение. У него мировая известность, а чести быть его ассистентами добиваются многие. Всего ассистентов 14: «Один итальянец, один североамериканец, один грек, один австриец, три латиноамериканца, четыре француза, один немец, один поляк и я», — пишет Рисаль семье. Как человек, воспитанный на классических образцах, он с особым любопытством ждет встречи с греком, воображая того живым воплощением античной статуи, но тот его, увы, разочаровывает: «У нашего грека нет ничего от того грека, которого представляет себе всякий, изучавший историю Греции. Он мал ростом, бородат, цвет лица темный, сложен плохо… В эпоху Перикла его приняли бы за варвара».

Все 14 учеников сначала ассистируют при операциях, причем экспансивный де Векер может и повысить голос («На меня он крикнул только раз», — не без гордости отмечает Рисаль), а потом профессор поручает им делать операции самостоятельно. И скоро Рисаль становится прекрасным глазным хирургом, у него вырабатывается то, что называется чутьем: умение в случае осложнений в ходе операции мгновенно принять правильное решение и мгновенно же осуществить его. Профессор де Векер сразу отмечает этот дар своего нового ученика и выделяет Рисаля среди других — его чаще других приглашают в дом учителя, более того, ему разрешается приводить с собой друзей, и по воскресеньям он с Луной обедает у этой европейской знаменитости.

В письмах к семье Рисаль подробно — и не без восторга — описывает особняк де Векера: ковры, статуи, гобелены, хрусталь, а главное — элегантность и тонкий вкус во всем, в умении жить, в манере общения. В письмах часто проскальзывает фраза: «В Испании я не видел ничего подобного». Учителя-иезуиты изо всех сил старались сделать из Пепе испанца и в свое время преуспели в этом: в годы учебы он поставил своей целью стать «хорошим испанцем». Но теперь он убеждается, что быть испанцем еще не значит быть вполне европейцем, столица Европы — Париж, только там можно приобрести лоск и утонченность. И Рисаль обретает их. Он уже превосходно говорит по-французски, изысканно и со вкусом одевается (к хорошей одежде он всегда питал слабость), у него настоящий парижский стиль, он желанный гость во многих салонах. Для самоутверждения все это немаловажно.

Но усваивает он не только внешний лоск. Его пытливый ум стремится добраться до глубин, он знает, что французская культура — не только изящная речь, не только изысканные манеры, не только артистический вкус. Богатейшая духовная культура Франции привлекает его пристальное внимание. Он считает себя служителем муз, а потому обращается к французской литературе, которую изучает глубоко и тщательно. Свидетельство тому — цикл литературно-критических работ, написанных на французском языке и посвященных анализу творчества Корнеля, Доде и других авторов.

В Париже из-под пера Рисаля выходят не только изящные критические статьи. Он набрасывает — опять на французском языке — философско-религиозное эссе «Пальмовое воскресенье». Рассуждает он о далеких временах, о въезде Иисуса Христа в Иерусалим и пишет: «Если бы Иисус не был распят, если бы он не стал мучеником своего учения… оно так и осталось бы в сердце Иудеи, его не приняли бы несчастные — у них просто не хватило бы смелости, что подтверждает Петр, первым предавший своего господина, и все ученики Иисуса, которые рассеялись, как только настали тревожные времена; эта религия так и погибла бы вместе с еврейской нацией». В этих словах нет и намека на божественность Христа (позднее Рисаль недвусмысленно отвергнет ее), но в них, несомненно, отражено его личное убеждение в том, что всякое дело, в том числе и дело филиппинцев, требует своего мученика. Горечь и печаль, сквозящие в этих словах, есть предчувствие своей собственной судьбы.

Но такие мрачные мысли, судя по письмам и дневникам, не всегда владеют им. Работа в клинике де Векера, светский образ жизни, интересные встречи — все это увлекает его. Из Испании идут неплохие вести, один из бывших «мушкетеров» пишет, что колония в Мадриде по-прежнему дружна — встреча нового, 1886 года прошла необычайно тепло, все вспоминали отсутствовавшего «папу римского», пили за его здоровье, отмечали его вклад в дело сплочения филиппинцев. На банкете было зачитано его письмо с выражением глубокой преданности общему делу. Письмо вызвало бурю аплодисментов («Тебя чествовали с необычайным энтузиазмом и теплотой», — пишет Рисалю один из участников встречи).