Хороший сын - [20]

— Отвали, — говорю. — Куда хочу, туда и суюсь. А ты сюда не подходи, прыщавый.

Пэдди кидается на меня, хватает за шею, пришпиливает к стене.

— Так, выслушал меня, — цедит он мне прямо в лицо. — Не суйся к конуре, а то я тебя, придурка, замочу.

Только бы не заплакать. Сердце колотится в горле, того и гляди выскочит изо рта, но Пэдди стиснул мне шею и не выпускает его. Я сейчас на него маме пожалуюсь, на козла здоровенного. Она его сразу убьет. Ну вот, блин, разревелся. Ненавижу его. Когда-нибудь я с ним сквитаюсь.

Пэдди разжимает руку.

— И кончай уже, блин, играть с девчонками. Большой ты слишком для этого. Все пацаны над тобой ржут. Как бог свят, в Святогабе тебя точно пришьют.

— Микки! — зовет Ма из дома.

— И хватит сопли распускать, — говорит он и отпускает меня.

— Я не распускаю, скотина.

— И вообще, почему ты говоришь, как девчонка? Что с тобой не так? Голубой, что ли?

Пэдди, похоже, совсем озверел. Я не поднимаю головы, пока не вхожу в дом. Потом поворачиваюсь.

— А ты тоже распускал сопли, когда солдаты тебя мутузили. Еще мало получил!

И бегу со всех ног. Ха! Все, допрыгался. Он меня поймает — убьет, но пусть сперва поймает.

Ма останавливает меня в гостиной.

— Чтоб я тебя больше не видела рядом с этой Бридж Маканалли, понял? — заявляет она.

— Конечно, мамочка, — отвечаю, потому как я же хороший мальчик и всегда всех слушаюсь.

— Чего это у тебя лицо такое красное? — спрашивает она меня, но смотрит на Пэдди, который вошел следом.

Я корчу рожу и бросаю на Пэдди убийственный взгляд. Сейчас я ему покажу, что я не сосунок и не ябедничаю. Лучше потом скажу, без него, когда мы с мамой останемся вдвоем.

— Что там у тебя в сумке, Пэдди? — спрашивает Ма.

Пэдди смотрит на сумку так, будто впервые ее видит.

— Ничего, — говорит он и проталкивается мимо Ма.

Ма хватает сумку. Пэдди поднимает руку с сумкой над головой.

— Так. Отпустила.

И мама отпускает.

— Пэдди, сынок, ты только в беду какую не вляпайся, — просит Ма.

Он — ноль внимания, выходит на улицу. Ма смотрит на него от дверей.

— Микки, что там Пэдди задумал?

— Не знаю, мамочка.

— Пошли со мной наверх, сыночек, посидим вместе, — просит Ма.

С тех пор Пэдди все сходит с рук, что он ни сделай.

На верхней площадке у меня перехватывает дыхание и начинает стучать в голове. Через открытую дверь видно Киллера — он спит на кровати в жемчужном ожерелье и платье, в котором Моль ходила к причастию.

— Да как… — начинает Ма.

— Мамочка, я честное слово не знаю.

— Микки Доннелли, скажи мне правду, посрами дьявола. Ты прекрасно знаешь, что сам Киллер этого сделать не мог. А то к священнику отправлю, — грозит она.

— Не знаю, мамочка, богом клянусь. — Я уже понял, что бить меня она не будет. — Давай, мамочка, его так оставим. Ненадолго. Они увидят — просто умрут. — Нет, ее не уговоришь. — Скажем, что он баловался, и ты его отправила в постель. Или что он принял святое причастие.

— У тебя, малый, что-то с головкой не того, — говорит она. — Ты же понимаешь, что больше так нельзя, верно?

Я еще никогда не надевал на Киллера платье, так что я не вполне понимаю, о чем она.

— Да, Ма, — соглашаюсь.

— Сними с него платье, сгони с кровати и моли Бога, чтобы там не осталось никаких следов, а то сам весь в следах будешь. — Ма шумно выпускает воздух. — Погоди, сядь-ка сперва вот сюда. Микки, послушай, ты уже большой мальчик. Что произошло? — спрашивает Ма.

— Ничего. — Я улыбаюсь и слегка подпрыгиваю на кровати.

— Что Пэдди тебе сказал?

— Ничего, Ма.

— Говори все как есть, сынок, а то я его заставлю сказать, — настаивает Ма.

— Нет, мамочка, не надо, пожалуйста!

Тут я не на шутку перепугался.

— Микки!

Из горла у меня вылетает странный звук. Отворачиваюсь, глажу Киллера.

— Мам, скажи, а у меня голос правда… я почему-то говорю не как все мальчики.

Ма аж дышать перестала. Я Киллера глажу, но тихо, тихо-тихо.

— Потому что у тебя голосок нежный, сын. — Говорит, наклоняясь ближе.

— Я знаю, но ты же знаешь, что и когда нет, то тоже так.

Чешу Киллеру ушко в особом месте, где ему больше всего нравится.

— Да уж всяко получше ихнего голосок. Да и чего ты переживаешь? Совсем скоро проснешься в один прекрасный день — и заговоришь, как взрослый.

— Правда?!

Я смотрю на нее. В мозгах что-то происходит.

— Обязательно. — Тычет меня локтем под ребра. — Так оно у мальчиков бывает. Когда вырастают. Голос ломается. Тебе папа про это расскажет.

— А мальчишки иногда надо мной смеются, — жалуюсь.

— Кто это над тобой смеется? — спрашивает Ма, и лицо ее краснеет. Хотели Халка — дождались. — Пэдди, что ли?..

— Да все хорошо, мамочка, — говорю я, снова испугавшись.

Ма вроде отправила Халка обратно. Поймала его в самую последнюю минуту.

— Сейчас пойду и морды им всем начищу.

Ма подскакивает, как боксер. Как Трусливый Лев из «Волшебника страны Оз». Я смеюсь и прыгаю рядом. Она уже сто лет ничего такого не делала.

— Бей их крепче, бей их всех! — кричу, старательно подделываясь под Трусливого Льва.

Ма смеется. Моя Ма.

— А спорим, они своими голосами ничегошеньки такого вытворять не умеют. Да, сын?

Она права. В классе я всегда был первым. Хватаю ее за пояс, тычусь лицом ей в живот, как когда был мелким. Она оставляет меня там секунд на пять и только потом отпихивает. Правда, совсем мягко.