Хитроумный план щеголей, или В погоне за женой - [3]

Эймуэлл. А какой чудный предлог мы нашли для своего внезапного отъезда. Поездка в Брюссель! Голову даю на отсечение, наши друзья уверены, что мы надумали пойти волонтерами.

Арчер. Что ж, этим оно и кончится, если из нашей затеи ничего не выйдет. Давай-ка сделаем вот что: пожертвуем сотню на рыцарские похождения, а если провалимся, нам хватит второй, чтобы пойти на войну и умереть так же достойно, как мы жили. Согласен?

Эймуэлл. Идет! Мы жили по-честному, Арчер, и не можем пожаловаться, что за свои деньги ничего не получили.

Арчер. Спору нет! Столько наслаждения за такую безделицу! Мы на ветер не выбросили ни пенни. И будь у меня миллион, я разменял бы его на том же рынке. О Лондон, Лондон! Что ж, мы свое взяли, так будем же благодарны! По мне, изведанные радости лучше грядущих. Былое от нас уже не уйдет, а в надеждах недолго и обмануться.

Эймуэлл. Я часто сокрушался душою, видя, как иные губят собственное счастье. Вот ведь душегубы! Чтобы насытить одну какую-нибудь страсть, они готовы уморить с голода все остальные. Я встречал людей, которые все свои чувства приносили в жертву гурманству. Бывают и такие эпикурейцы, которые и сами голодают и домочадцев своих морят голодом, чтобы во всем блеске явиться на людях. А иные только и знают, что ночные услады, и весь свой век проводят у чьей-нибудь юбки…

Арчер. Вот именно. Но ведь это для них земля обетованная. И, пожалуй, они остаются в выигрыше, ибо зараз тешат почти все свои чувства — зрение, слух, осязание. А философ сказал бы, что при этом возникает шестое чувство и оно приносит больше радости, чем все пять, вместе взятые.

Эймуэлл. Уж если говорить о крайностях, то хуже всех скупердяи.

Арчер. О, это самые жалкие из смертных! Они попирают законы природы и отвергают дары провидения. Мне подавай такого молодца, у которого все пять чувств отточены и сверкают, как острие шпаги. Они всегда у него готовы ринуться в бой, а командует ими разум. Он поочередно отряжает их в дело, едва на горизонте появится развлечение, и тотчас скомандует отступление, как только запахнет бедой. А что до меня, так доброе вино, веселые собутыльники и ясная голова — вот все, что мне надо. Я могу восхищаться пением Сафо[5], но не подумаю в нее влюбиться. Я обожаю охоту, но не позволю, подобно Актеону[6], собственным псам растерзать себя. Я люблю красивых лошадей, только пусть держит их кто-нибудь другой. И в своих сердечных делах я руководствуюсь тем же правилом.

Эймуэлл. Вот тут я с тобой не согласен.

Арчер. Еще бы! Ты такой влюбчивый щенок, что, чего доброго, испортишь нам всю игру. Стоит тебе притвориться влюбленным, и ты уже по уши втюрился.

Эймуэлл. В столице любовное сюсюканье уже не в моде, а на провинциалок оно действует по-прежнему. В делах любви, Фрэнк, дурак всегда одержит верх над плутом.

Арчер. Что ж, спорить не буду. Нынче командуешь ты. В Ноттингеме, как тебе известно, моя очередь быть барином.

Эймуэлл. Зато в Линкольне снова моя.

Арчер. А в Норидже опять моя. Это, пожалуй, будет наше последнее прибежище: ведь если и там нас постигнет неудача, мы отплывем в Голландию, скажем Венере «прости» и посвятим себя Марсу.

Эймуэлл. Поживем — увидим… Но тсс!

Входит Боннифейс.

Боннифейс. Что угодно вашей милости заказать на ужин?

Эймуэлл. А что у вас есть?

Боннифейс. В котле у нас, сударь, варится нежнейшая говядина, а на очаге жарится поросенок.

Эймуэлл. Отменный ужин, ничего не скажешь. Но я не ем говядины, милейший.

Арчер. А я терпеть не могу поросят.

Эймуэлл. Прикуси язык! Ты, что, забыл, кто ты такой?!

Боннифейс. Извольте, заказывайте! У меня в доме все есть.

Эймуэлл. А нет ли у вас телятины?

Боннифейс. Телятины, сэр? Как раз в прошлую среду была — нежнейшее телячье филе!

Эймуэлл. Может, у вас найдется рыба или дичь?

Боннифейс. Что до рыбы, сударь, то живем мы далековато от моря, и, сказать по правде, рыбкой нас не балуют. Ну а дичь… Могу предложить парочку кроликов — нежнейшее мясо.

Эймуэлл. Так приготовьте мне фрикасе из кроликов.

Боннифейс. Фрикасе! Поверьте, сударь, они куда вкуснее тушеные с луком.

Арчер. Тьфу, гадость! Терпеть не могу лука!

Эймуэлл. Опять ты за свое, болван! Ладно, как хотите, так в подавайте, милейший. Постойте-ка, я захватил с собой немного денег, а в доме полным-полно народу, так что надежней всего отдать их вам на хранение. Когда мой слуга напьется, ему на все плевать… — Эй ты, подай-ка мне шкатулку с деньгами!

Арчер. Сию минуту, сэр. (Тихо.) Этак мы прослывем богачами. (Подает Эймуэллу шкатулку.)

Эймуэлл. Держите, милейший. Шкатулка запечатана: так и вам спокойнее и мне. Здесь больше двухсот фунтов. Если не верите, после ужина я пересчитаю их при вас. Только не прячьте их далеко. Они могут мне понадобиться в любую минуту. Я еще не знаю, какие у меня окажутся дела может, я уеду через полчаса, а может, погощу у вас, пока не истрачу половину этих денег. И скажите конюху, чтоб держал лошадей под седлом. А главное — не давайте моему слуге ни глотка этого вашего коллекционного. Парень — пьянчуга, каких свет не видывал! Эй ты, возьми свечу и проводи меня в спальню. (Уходит вместе с Арчером, тот ему светит