Хаос - [96]

Шрифт
Интервал

Берл Вайнштейн бродил от группы к группе, чтобы узнать, где что новенького. Тут судачили о канторе, который вел сегодняшнюю утреннюю молитву, и он нахватался полезных критических замечаний. Там спорили о том, какой из дополнительных фрагментов из Танаха предпочтительнее для дневной молитвы, и он придержал свое мнение. О погроме речи почти не было, а то, что говорилось, казалось такой нелепицей, что и в расчет брать не стоило. Когда народ начал потихоньку расходиться, Берл решил рискнуть выйти из местечка, поскольку ничего настораживающего не услышал. Но только он вышел на центральную площадь, тут же наткнулся на двух парнишек, которые с криками разбегались в разные стороны. Берл прислушался и обомлел: вроде как убили христианского ребенка и евреи названы убийцами. Вот и бегут посланцы самообороны по улицам и бьют тревогу. Уличная сутолока рассосалась как по мановению руки, и местечко в один миг обезлюдело. Щелкали затворы на дверях и оконных ставнях, и лишь изредка вихрем проносились запыхавшиеся мальчишки из самообороны, которые опаздывали к месту сбора.

Все это Берл Вайнштейн наблюдал из густого кустарника возле павильончика, в который запрыгнул не раздумывая, как только разнеслась дурная весть, и теперь трясся от страха. Вот уже на площадь с дикими воплями ворвалась банда громил и свернула в Рыбный переулок. Потом на отдалении появилось несколько одиноких прохожих, и в одном из них Берл, к своему удивлению, узнал пастора Боде, только выглядел он как-то странно: растрепанный, без шляпы, с потерянным лицом. Наверное, сейчас самое время побежать к нему и довериться человеколюбию нового пастыря! Берл дрожащими руками полез за спасительным документом, но замешкался, и момент был упущен — пастор Боде уже скрылся из виду.

Потом раздались воинские команды, и по площади затопали сапоги бегущих строем солдат. Берл перевел дух. Как хорошо, что не успел сделать опрометчивый шаг! Сейчас военные наведут порядок! Но надежды тут же рухнули: вместо того чтобы остановить банду, солдаты растянулись цепью по площади с очевидным намерением прикрыть погромщиков и отрезать евреям все пути к бегству. У него сердце ушло в пятки, когда их командир устроился в нескольких шагах от его убежища.

Берл опустился на четвереньки и в неописуемом ужасе прислушивался к шуму, долетавшему из Рыбного переулка: вопли отчаяния и ярости, звон стекла и рыдания, выстрелы и треск разбиваемой мебели… Надо выбираться из этого ада, любой ценой! Вот бы теперь поблизости объявился пастор Боде! Если ему как-то удалось бы добраться до пастора, он был бы в безопасности! Тот защитил бы его и от солдат, и от погромщиков — уж ему-то как никому известно, насколько эти христианские священники рады каждому обращенному! Сколько раз он пользовался ими, правда, не ради спасения собственной жизни, как сегодня, а только ради выгоды… Тогда он не испытывал ни малейших угрызений совести — чем плохо, без лишних хлопот доставить радость добрым людям? Странно, но именно сейчас, когда крайняя нужда подвигает его на такой шаг, это ему кажется подлостью. Впрочем, случай уже вряд ли подвернется, шанс окончательно потерян. Но если Небо еще раз пошлет ему шанс, то он уж не оплошает! Послышались выстрелы. Берл зажмурился и мысленно пообещал щедрые пожертвования на Палестину, а также дал себе слово в будущих поездках относиться ревностнее к соблюдению молитвы, тщательнее, чем теперь, исполнять все священные законы и по часу в день посвящать изучению Талмуда — короче, отныне вести себя так, как подобает еврею. Однако, чтобы воплотить все это, Бог должен совершить чудо и послать ему назад пастора! Ведь его убежище легко может стать ловушкой, и тогда…

И вдруг — неужели Бог услышал его молитвы? — пастор Боде на самом деле уже мчится с другого конца площади прямо на офицера, который вел какие-то переговоры с молодым немцем. Берл осторожно вынул нужную бумагу из кармана и зажал ее в кулаке, чтобы вовремя воспользоваться моментом. И тут новый страх парализовал его. Ужаснее и быть ничего не могло: прямо перед ним вырос пристав Куяров! Но пастор тоже уже подбегал, еле дыша. Что он там кричит? «Остановитесь! Остановитесь! Не надо убийств?» Вот кто его спасет!

Берл Вайнштейн затрепетал как осиновый лист. Куяров махал рукой и что-то кричал. Неужели его обнаружили? Слава богу, нет! Это касалось того немецкого еврея:

— Крещен в прошлом году!

Что? Выкрест! Мешумад! Немец оказался отступником, предавшим веру своих отцов, своего народа! Берл, который только что, зажимая свидетельство о крещении в кулаке, собирался броситься к ногам пастора, был так охвачен инстинктивным праведным негодованием и омерзением, каковые должен испытывать каждый еврей при соприкосновении с мешумадом, что, позабыв все: свое плачевное положение и обстоятельства, грозящую опасность и будущие планы, — вскочил и уставился на Хайнца глазами, полными злобы.

Точно нацеленный в живот пинок солдатского сапога распластал его по земле.

Пастор Боде между тем подбежал к офицеру и оперся о стену павильончика, чтобы отдышаться. Он не мог произнести ни слова; вокруг него хлопотали мужчины, прибежавшие вместе с ним. Подошел Куяров и грубо бросил им:


Рекомендуем почитать
Ни ума, ни фантазии

Представьте себе, что вы держите в руках книгу (или она смотрит на вас с экрана — сейчас это не важно): она лохмата, неопрятна, мерехлюндит, дышит перегаром, мутнеет, как на свидании, с неловкостью хохочет, мальчишится: ей стыдно что она — такая — и беззащитна под чужими взорами. С ней скучно ехать в электричке, ей нечего рассказывать о себе (у неё нет ни ума, ни фантазии), но как у всякой книги — единственная мысль пронзает её ранимый корешок: «Пожалуйста, откройте». Но упаси вас Бог — не надо.


Моя 9-я жизнь

Жизнь юной девушки вдруг переворачивается с ног на голову — ей предстоит участие в некоем генетическом эксперименте, исход которого весьма неопределённый… Стать совершенным человеком либо же погибнуть — дилемма не из простых. Впрочем, выбор не был бы таким уж сложным, не продиктуй его любовь. История, написанная полушутя, полусерьёзно. Роман для молодёжи, а также для всех, кто готов скрасить свой досуг лёгким фантастическим сюжетом.


Плюсквамфутурум

Это книга об удивительном путешествии нашего современника, оказавшегося в 2057 году. Россия будущего является зерновой сверхдержавой, противостоящей всему миру. В этом будущем герою повести предстоит железнодорожное путешествие по России в Москву. К несчастью, по меркам 2057 года гость из прошлого выглядит крайне подозрительно, и могущественные спецслужбы, оберегающие Россию от внутренних врагов, уже следуют по его пятам.


Нэстэ-4. Исход

Продолжение "Новых миров". Контакт с новым народом налажен и пора домой.


Ищу квартиру на Арбате

Главная героиня книги – Катя – живет в Москве и в отличие от ее двоюродной сестры Марины не находится в постоянном поиске любви. Она ищет свое потерянное детство, ту зону эмоционального комфорта, где ей было лучше всего. Но любовь врывается в ее жизнь сама, не давая права на раздумья.Эта книга настолько многогранна, что почти любая женщина найдет в ней близкую только ей сюжетную линию. Тут есть истории настоящей любви и настоящего предательства. Есть недопонимание между главными героями, та самая недосказанность, свойственная многим людям, когда умом понимаешь, что нужно всего лишь спросить, настоять на объяснениях, но что-то нам не дает это сделать.Автор умело скрывает развязку, и концовка ошеломляет, полностью переворачивает представление от ранее прочитанного.


Геморрой, или Двучлен Ньютона

«Мир таков, каким его вколачивают в сознание людей. А делаем это мы – пиарщики». Автор этого утверждения – пофигист Мика – живет, стараясь не обременять себя излишними нормами морали, потому что: «Никого не интересует добро в чистом виде! А если оно кого и интересует, то только в виде чистой прибыли». Казалось бы, Мика – типичный антигерой своего времени, но, наравне с цинизмом, в нем столько обаяния, что он тянет на «героя своего времени». Так кто же он – этот парень, способный сам создавать героев и антигероев в реальности, давно ставшей виртуальной?


Дети Бронштейна

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Третья мировая Баси Соломоновны

В книгу, составленную Асаром Эппелем, вошли рассказы, посвященные жизни российских евреев. Среди авторов сборника Василий Аксенов, Сергей Довлатов, Людмила Петрушевская, Алексей Варламов, Сергей Юрский… Всех их — при большом разнообразии творческих методов — объединяет пристальное внимание к внутреннему миру человека, тонкое чувство стиля, талант рассказчика.


Русский роман

Впервые на русском языке выходит самый знаменитый роман ведущего израильского прозаика Меира Шалева. Эта книга о том поколении евреев, которое пришло из России в Палестину и превратило ее пески и болота в цветущую страну, Эрец-Исраэль. В мастерски выстроенном повествовании трагедия переплетена с иронией, русская любовь с горьким еврейским юмором, поэтический миф с грубой правдой тяжелого труда. История обитателей маленькой долины, отвоеванной у природы, вмещает огромный мир страсти и тоски, надежд и страданий, верности и боли.«Русский роман» — третье произведение Шалева, вышедшее в издательстве «Текст», после «Библии сегодня» (2000) и «В доме своем в пустыне…» (2005).


Свежо предание

Роман «Свежо предание» — из разряда тех книг, которым пророчили публикацию лишь «через двести-триста лет». На этом параллели с «Жизнью и судьбой» Василия Гроссмана не заканчиваются: с разницей в год — тот же «Новый мир», тот же Твардовский, тот же сейф… Эпопея Гроссмана была напечатана за границей через 19 лет, в России — через 27. Роман И. Грековой увидел свет через 33 года (на родине — через 35 лет), к счастью, при жизни автора. В нем Елена Вентцель, русская женщина с немецкой фамилией, коснулась невозможного, для своего времени непроизносимого: сталинского антисемитизма.