Хаос - [98]

Мойша пододвинул к себе подсвечник и принялся раскачиваться над книгой.

Хайнц подошел к Ривке.

— Вы тоже скажете, чтобы я ушел? Вам я тоже чужой? — тихо спросил он.

В комнате повисла тишина. Солнце через вырезанные в форме сердечка отверстия в ставнях посылало хлипкий луч в освещенную неверным светом свечи комнату. Вал всесокрушающей темной стихии, похоже, откатил в сторону.

Ривка выпрямилась струной и, не оборачиваясь, сжала руку Хайнца:

— Вы хороший человек и милый… милый, милый… Но вы не один из нас. Ваша судьба — не наша судьба! Уходите!

— Ладно! — Хайнц пожал руку в ответ. — Не признаете меня! Но я докажу, что я ваш. Я — ваш! Я птенец этого гнезда! Господин Шленкер, не было ли у вас брата, давно отсюда выпавшего? Не ваш ли брат, господин Шленкер, сбежал в Германию много лет назад? Так вот: я — его внук и сын вашей племянницы, вернувшийся на родину, чтобы разделить нашу общую судьбу. Я никогда не знал, чей я. И теперь знаю! Хотите прогнать вашего сына и брата, то есть внука и… как там… племянника? Валяйте! Но у меня есть родовое право находиться здесь!

Он схватил кочергу, стоявшую у печи, и воинственно размахнулся ею в воздухе.

Ривка наконец повернулась к происходящему. Изменившись в лице, Мойша медленно поднялся из-за стола.

— Внук Хайма? — растроганно произнес он. — Моего любимого старшего брата Хайма? Сгинувшего… Так он жив? Где он?

С распростертыми объятиями он двинулся к гостю, но Яков, опередив папашу, уже прыгал вокруг Хайнца, позабыв обо всем, что творилось снаружи.

Тут забарабанили в заднюю дверь. Все громче и настойчивей. Все насторожились.

— Там Берл Вайнштейн, — первой опомнилась госпожа Шленкер. — Пойду открою!..

Она выбежала в коридор и, прежде чем кто-то смог возразить, вернулась с несчастным Берлом, бледным и смущенным. Тот обессиленно опустился на стул, выпил стакан вина, благосклонно принимая суматоху вокруг него, и наконец сподобился говорить.

Солдаты обошлись с ним худо и только что не прибили. Ему с опасностью для жизни удалось сбежать. К себе вернуться он не может, на улицах творится невообразимое: все крушится и рушится. Вот он и примчался сюда, чтобы предупредить друзей. Теперь надо бежать, убираться отсюда сломя голову, ибо спасения нет! Скоро погромщики будут здесь!

Мойша Шленкер снова сел за свою книгу.

— Мы никуда не побежим, — рассудил он. — В этом доме, в этом кресле пусть они настигнут меня. Меня и моих домашних, — добавил он, глубже усаживаясь в кресло.

И, как вчера на седере, перед взором Хайнца промелькнули картины исторического былого: как отцы Рима, восседая на своих престолах, ожидали прихода варваров.

Вдруг Берл Вайнштейн издал душераздирающий крик, тыча пальцем в Хайнца:

— А этот как здесь? Кто он такой?

— Он наш, — успокоил бесноватого Мойша Шленкер. — Не смотри на его платье. Пусть оно и иное, он такой же еврей, как мы.

Ривка положила Хайнцу руку на плечо и с тревогой посмотрела в лицо Берлу Вайнштейну.

— Этот — еврей?! — бушевал Берл. — Мешумад, вот он кто! Крестился в прошлом году!

Побледневшая Ривка отшатнулась. Все взгляды устремились на Хайнца. Отвращение было самым мягким приговором.

— Послушайте! — попытался оправдаться Хайнц. — Это правда. Но в том нет моей вины! Я ничего не знал о еврейских…

— Хватит! — Мойша Шленкер поднялся из-за стола. — Довольно! Ни у кого нет права судить! Мы — не судьи! Но всему этому пора положить конец. Уходите, пока еще есть время. Теперь… теперь у вас нет права оставаться с нами. Ваша кровь не должна смешаться с нашей, если… если на то будет воля Божья! Уходите!

Хайнц обвел взглядом все семейство. Все взоры были опущены. Он повернулся к Ривке, та медленно двинулась к двери. Он молча последовал за ней.

Отперев дверь, она зажалась в угол сеней, он хотел подступиться к ней, но та только махнула ему на выход.

Хайнц вышел на улицу, и тут же за ним упал засов. Ему послышались сдавленные рыдания, но, может, только послышались? Улица была пуста. Шум и гам доносились из соседнего переулка.

Сделав пару шагов к площади, где стояли в оцеплении солдаты, он остановился и прислонился к углу дома, из которого его только что выгнали.

Выгнали… Изгнали! Изгнали из своего народа! Кто же он теперь?

И тут в него полетели камни. Он отпрянул. Бандитская свора, вывалившаяся из переулка напротив, приняла его, одинокого и беззащитного еврея, за удобную мишень. Невольно он дернулся в сторону площади, под защиту. Словно во сне, он видел пристава, летевшего со всех ног и орущего на бегу. Сокрушительный удар в левую поджилку свалил Хайнца на землю. Главарь банды встал на одно колено и прицелился из револьвера. Хайнц, нимало не сознавая опасности и не испытывая страха, уставился в дуло.

Где-то высоко над головой хлопнули ставни и, как в синематографе, перед ним на мгновение мелькнуло лицо Ривки. Мирное, всепрощающее, взирающее на него сверху. Раздавшийся у него над ухом звук выстрела на мгновение отключил его сознание, а потом, как в тумане, образ в окне безмолвно опустился вниз.

Потом подручные Куярова вытащили его с «поля боя». Тот подоспел вовремя, чтобы не допустить международного скандала с убиением иностранного подданного.