Хаос - [69]
Между тем поминальная служба подходила к концу. Доктор Пинкус в стремительном темпе прочитал заключительный кадиш, одновременно посылая гневные взгляды Гамбургеру и Кону, которые в нескольких шагах от него о чем-то оживленно болтали. Было очевидно, что он так торопится, чтобы вмешаться в раздражающий его разговор. С последними словами молитвы, будто в ее продолжение на немецком, он выпалил:
— Могли бы вести себя потише, пока я читаю поминальный кадиш моему покойному отцу! И как только ученые образованные люди могут верить в бессмертие души и всю эту чушь — для меня непостижимо! — Он негодующе сорвал талит с плеч. — Такое нагромождение суеверий в головах надо вычищать нещадно! Долой религию! — Пинкус со злостью скомкал молитвенное покрывало и сунул его в мешок, схватил сидур и, потрясая им в воздухе, выкрикнул: — Вырвать с корнем! Истребить эту так называемую религию! — Со свирепым выражением лица поднес молитвенник к губам и поцеловал. — Косность — позор нашего времени, говорю вам!
С этими словами химик швырнул книгу на стол и гордо удалился.
Помещение постепенно пустело. Йользон с товарищами по учебе подхватили под мышку по Талмуду и перебрались в квартиру Кайзера. Йосл тем временем поздоровался с Хайнцем и познакомил его с Шаной, вышедшей из смежной комнаты.
— Боюсь, я не вовремя, — извинился Хайнц.
— Как это не вовремя? — воскликнул Клацке, который с интересом приглядывался к каждому новому посетителю, видя в нем потенциального клиента. — Нам как раз не хватало десятого для миньяна! А если, как вы говорите, и не вовремя, значит, вы с Йослом квиты. Он ведь тоже заявился к вам куда уж как некстати!
— Боюсь, в самом деле, — Хайнц прищурился на Клацке не слишком доброжелательно, — господин Шленкер оказался у нас в несколько двусмысленном положении. Как намекает этот господин…
— Меня зовут Клацке, — дружелюбно улыбнулся тот. — Вольф Клацке. Сигареты оптом и в розницу. Без моего письма вы вообще бы не встретились. Теперь уж я писем не пишу, занимаюсь торговым делом.
— Полагаю, господин пришел поговорить с нами, — вмешалась Шана.
— Да знаю я, — отмахнулся Клацке. — Не беспокойтесь, господин Левизон. Мы с Йослом старые друзья, а вы так и совсем родня. Сейчас Шана поставит чайник, и все вместе по-семейному попьем чайку.
Оказалось, чайник уже вскипел, но Хайнц не дал себя отвлечь от инцидента в родительском доме.
— Я пришел сюда, чтобы извиниться за то, что поставил вас в неловкое положение.
— Не за что извиняться, — спокойно ответила Шана. — Думаю, вы не имели намерения выставить моего мужа на посмешище. Но Клацке все же прав. Йосл так же негодно вписывается в ваше общество, как вы в миньян. Я видела: вы не молились вместе со всеми. Мы из разных миров, которые не соприкасаются друг с другом, и между нами пропасть.
Что и говорить, прозвучало это не слишком лестно, но Йосл взял Хайнца за руку и произнес с теплотой в голосе:
— Но я рад, что вы пришли. Очень мило с вашей стороны. В конце концов, мы ведь родственники. А прежде всего все мы евреи!
Хайнц почувствовал, как заливается краской. Теперь он уже не мог решиться сообщить о факте своего крещения. От этого шага его удерживала мысль, не будет ли в таких обстоятельствах его участие в иудейском ритуале воспринято как кощунство.
— К сожалению, я мало знаком с еврейскими обычаями и прочим, — осторожно начал он. — Я прежде никогда не молился, потому что не знаю текстов. Мне вообще все это не близко. В нашем доме таким вещам не уделяют внимания.
— Что ж, — улыбнулся Йосл. — Очень жаль. Но ничего. Это не значит, что вы не можете быть таким же добродетельным евреем, как все мы.
— Как такое возможно? — неуверенно спросил Хайнц. — Вы, наверное, неправильно меня поняли? Я ни слова не знаю по-древнееврейски, я никогда не посещал синагогу, не соблюдаю субботу и праздники. Я вообще не имею никакого отношения к вашей религии. Как я могу быть хорошим евреем?
— Каких только странных взглядов не встретишь у немецких евреев! — покачала головой Шана. — За несколько дней, что я провела в Германии, о религии и еврействе слышу куда больше речей, чем за всю мою прошлую жизнь. Хотела бы я знать: а неевреи так же беспрерывно пережевывают свое христианство и происхождение?
— Я вам сейчас расскажу! — Клацке повернулся к Хайнцу. — Если вы приедете в Россию, то в каждом еврейском доме найдете портрет Теодора Герцля, а если спросите любого русского еврея, кто есть величайший и известнейший, лучший еврей в мире, то вам ответят: доктор Герцль из Вены. Хотя полно и куда более благочестивых евреев, чем он. Герцль-то уж точно молится не больше, чем вы! — закончил он, обращаясь к Йослу.
Хайнц смутно припоминал, что где-то это имя ему попадалось: то ли слышал, то ли читал, но спрашивать не хотелось.
— Разве нет добропорядочных немцев или русских без веры в Бога? Почему же не может быть нерелигиозного еврея?
— В Германии, — снова вмешался Клацке, — дело обстоит так: еврей просто обязан либо иметь религию, либо делать вид, что имеет.
— Нерелигиозный еврей для меня нонсенс, — обронил Хайнц. — Точно так же, как христианин…
— Христианин? Ну, это совсем другое дело! — разволновался Клацке. — Как можно сравнивать? Извините, но я не верю, что вы ни разу не были в синагоге. Если вы не слышали проповеди немецкого раввина, у вас бы даже не родилось такой глупой идеи! Это же выдумка немецких раввинов, что еврейство такая же религия, как христианство!
Книга эта – вне жанра. Книга эта – подобна памяти, в которой накоплены вразнобой наблюдения и ощущения, привязанности и отторжения, пережитое и содеянное. Старание мое – рассказывать подлинные истории, которые кому-то покажутся вымышленными. Вымысел не отделить от реальности. Вымысел – украшение ее, а то и наоборот. Не провести грань между ними. Загустеть бы, загустеть! Мыслью, чувством, намерением. И не ищите последовательности в этом повествовании. Такое и с нами не часто бывает, разве что день с ночью сменяются неукоснительно, приобретения с потерями.
К 2134 году человечество получает возможность корректировать события прошлого. Это позволяет избежать войн, насилия и катастроф. Но не всё так просто. В самом закрытом и загадочном городе на Земле, где расположена Святая Машина — девайс, изменяющий реальность, — происходит череда странных событий, нарушающих привычную работу городских служб. Окончательную судьбу города решит дружба человека и ога — существа с нечеловеческой психикой, умудрившегося сбежать из своей резервации.
Автор книги В. А. Крючков имеет богатый жизненный опыт, что позволило ему правдиво отобразить действительность. В романе по нарастающей даны переломы в трудовом коллективе завода, в жизни нашего общества, убедительно показаны трагедия семьи главного героя, первая любовь его сына Бориса к Любе Кудриной, дочери человека, с которым директор завода Никаноров в конфронтации, по-настоящему жесткая борьба конкурентов на выборах в высший орган страны, сложные отношения первого секретаря обкома партии и председателя облисполкома, перекосы и перегибы, ломающие судьбы людей, как до перестройки, так и в ходе ее. Первая повесть Валентина Крючкова «Когда в пути не один» была опубликована в 1981 году.
В романе, написанном нижегородским писателем, отображается почти десятилетний период из жизни города и области и продолжается рассказ о жизненном пути Вовки Филиппова — главного героя двух повестей с тем же названием — «Когда в пути не один». Однако теперь это уже не Вовка, а Владимир Алексеевич Филиппов. Он работает помощником председателя облисполкома и является активным участником многих важнейших событий, происходящих в области. В романе четко прописан конфликт между первым секретарем обкома партии Богородовым и председателем облисполкома Славяновым, его последствия, достоверно и правдиво показана личная жизнь главного героя. Нижегородский писатель Валентин Крючков известен читателям по роману «На крутом переломе», повести «Если родится сын» и двум повестям с одноименным названием «Когда в пути не один», в которых, как и в новом произведении автора, главным героем является Владимир Филиппов. Избранная писателем в новом романе тема — личная жизнь и работа представителей советских и партийных органов власти — ему хорошо знакома.
Британка Руби мечтает найти могилу мужа, пропавшего без вести, покаяться в совершенном грехе и обрести мир в своей душе. Элис, оставив свою благополучную жизнь в Вашингтоне, мчится в Европу, потому что уверена: ее брат Сэм жив и скрывается под вымышленным именем. Немка Марта рискнула всем, чтобы поехать в Бельгию. Она отлично понимает, как встретят ее бывшие враги. Но где-то в бельгийской земле лежит ее старший сын, и она обязана найти его могилу… Три женщины познакомятся, три разные судьбы соединятся, чтобы узнать правду о мужчинах, которых они так любили.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книгу, составленную Асаром Эппелем, вошли рассказы, посвященные жизни российских евреев. Среди авторов сборника Василий Аксенов, Сергей Довлатов, Людмила Петрушевская, Алексей Варламов, Сергей Юрский… Всех их — при большом разнообразии творческих методов — объединяет пристальное внимание к внутреннему миру человека, тонкое чувство стиля, талант рассказчика.
Впервые на русском языке выходит самый знаменитый роман ведущего израильского прозаика Меира Шалева. Эта книга о том поколении евреев, которое пришло из России в Палестину и превратило ее пески и болота в цветущую страну, Эрец-Исраэль. В мастерски выстроенном повествовании трагедия переплетена с иронией, русская любовь с горьким еврейским юмором, поэтический миф с грубой правдой тяжелого труда. История обитателей маленькой долины, отвоеванной у природы, вмещает огромный мир страсти и тоски, надежд и страданий, верности и боли.«Русский роман» — третье произведение Шалева, вышедшее в издательстве «Текст», после «Библии сегодня» (2000) и «В доме своем в пустыне…» (2005).
Роман «Свежо предание» — из разряда тех книг, которым пророчили публикацию лишь «через двести-триста лет». На этом параллели с «Жизнью и судьбой» Василия Гроссмана не заканчиваются: с разницей в год — тот же «Новый мир», тот же Твардовский, тот же сейф… Эпопея Гроссмана была напечатана за границей через 19 лет, в России — через 27. Роман И. Грековой увидел свет через 33 года (на родине — через 35 лет), к счастью, при жизни автора. В нем Елена Вентцель, русская женщина с немецкой фамилией, коснулась невозможного, для своего времени непроизносимого: сталинского антисемитизма.