Хаос - [47]
— Хватит! — отрезала фрау Мария. — У меня в доме ничего подобного подавать не будут, неважно, христианская в этих рецептах кровь или еврейская, как говорит Йоганнес…
— Стоп! — оторопело завопил Боде. — Постой, что я сказал?!
— Неважно. Больше я об этом ничего слышать не хочу, и ничего такого в моем доме не будет! До такого мы еще не дошли!
Она разъяренно вылетела из кабинета.
Боде взволнованно мерил шагами комнату.
— Я вам все время талдычил, господин пастор, — вкрадчиво прервал молчание Штрёссер. — Держитесь вы подальше от евреев. Радости вы от этого не получите и в собственный дом внесете хаос! Ну, и чего вы достигли? К чему привели ваши штудии «Фауста» с Йослом Шленкером? Приблизили мальчика к жизни во Христе? Тот просто сбежал в Берлин. Там, может, обратится в язычника, но уж никак не в христианина.
— Я многим обязан этим урокам, — задумчиво сказал Боде. — Признаюсь, дело приняло иной оборот, чем я предполагал, однако из моего предприятия я извлек и выгоду. Я подошел ближе к тайнам еврейской души. Приобрел неожиданный взгляд на…
— Взгляд, более ясный, чем во времена ваших миссионерских занятий в берлинской семинарии?
— Нет, это нет. То есть я хотел сказать: напротив! Все стало много сложнее, чем я себе представлял. Но и такой опыт бесценен. А потом, плотину ведь прорвало! Благодаря примеру Йосла Шленкера некоторые из благоразумных евреев поняли, что приобщение к современному образованию не означает предательства собственной общины. Лучшее тому доказательство — небывалый прилив ваших учеников.
— Что есть, то есть! Младший брат Йосла Якоб был первым, а сейчас их уже почти дюжина.
— Скажите еще, что это не доставляет вам радости!
— Еще как доставляет, когда принимаю плату за обучение.
— Штрёссер, Штрёссер, разве сами вы не признавались, насколько одарены…
— Ах, вы об этом? Этому я должен радоваться? Ну, в определенном смысле. Когда я убеждаюсь в своих прежних изысканиях. Я твердо придерживаюсь утвержденного плана уроков немецкого, и когда эти восьмилетние сорванцы, искушенные в вопросах семейного и гражданского права, распевают вслед за мной: «Я маленькая овечка, я иду за Ним…», я испытываю иезуитское ликование.
— По крайней мере, вы налаживаете мосты между цивилизациями, и я искренне рад, что своим экспериментом с Йослом Шленкером поспособствовал преодолению пропасти. Можете теперь представить себе мое беспокойство, когда я вижу уничтожение того малого, чего смог добиться, этой бессмысленной травлей? Войдите в мое положение! Я просто сражен!
— Держитесь подальше от евреев!
— Как это возможно? Я что, должен безучастно взирать, как варварски уничтожаются плоды трудов моих? Как предрассудки ритуального убийства распространяются среди моей паствы? Разве я не должен противостоять отвратительной лживой небылице, которая может привести к новым жертвам?
— Небылица она и есть небылица. Мелочь!
— Мелочь?
— Всего лишь историческое обвинение в ритуальных убийствах, когда-то приведших к преследованию евреев.
— Что? А резня на протяжении времен? А гонения, из века в век приуроченные к Пасхе? А нынешние призывы к травле?
— Да слышал я обо всем этом! Только нет тут исторической подоплеки. Никто не думает, что евреям нужна христианская кровь, наоборот. Их убивают потому, что хотят убить. Именно потому, что их ненавидят, верят, что они людоеды. В давние времена, когда в Риме истребляли христиан, им приписывали то же самое. Так что доводы разума тут не работают. Логика бессильна против инстинктов.
— Значит, надо победить ненависть в ее зародыше! — воскликнул пастор Боде. — Надо искоренить ненависть как почву для худшего! Сорвать с нее маску! Надо…
— Надо, надо… Чего вам надо? — Штрёссер устало поднялся с дивана. — Обнажить природу людской ненависти? Предъявить ее, нагую, стыдливому взгляду? И что выйдет из того, что люди увидят свою неприкрытую сущность? Всяк ненавидит всякого! Сейчас-то они хотя бы стыдятся и накидывают иллюзорный покров любви и прочие завесы на свою наготу. Фиговый листок был первым ложным прикрытием, первой ложью! Съесть плод древа познания — это и значит познать неизбежность лжи!
— Вы богохульствуете, доктор Штрёссер!
— Я?! Нимало! — отозвался доктор, чуть помолчав. — Чем отличается человек от животного? Способностью ко лжи. И, главным образом, способностью ложью обелить самого себя. Кошка убивает мышь, не разглагольствуя о социальной законности или справедливости. Если же мы собираемся кого-то прикончить, то должны подвести те и эти предлоги, разыграть комедию судопроизводства. Логика и правосудие стали фикцией. Превосходной фикцией — и я салютую ее успехам!
— Они — столпы нашей культуры!
— Да, да, иллюзия, и ничего больше! Но они как-то сдерживают наши звериные инстинкты, которые иначе слетели бы с катушек! Ну прям Людовик Шестнадцатый! Полное судоговорение революционного трибунала! Вот вам наглядный пример! Горе судье, который посмел бы вынести оправдательный приговор! Чистая комедия правосудия! И она должна продолжаться.
— В те мятежные времена…
— Да ладно, вытащите ваши потаенные страсти на свет божий! В принципе все старо как мир: на что человек решится. Готов казнить Людовика — казнит. Готов убить еврея — убьет. Неважно, ест тот младенцев или нет. Я не из тех, кто лишает людей их иллюзий, только сам не подвержен им. Я упрямо и глупо придерживаюсь старых химер старушки Европы, вроде справедливости и любви к ближнему под сенью общего закона. И только потому, что без них все пошло бы враздрай! Если бы люди только знали, как они ненавидят друг друга!
В этом произведении известнейшего романиста нашего времени С. Рушди нашли яркое воплощение его художественное мастерство и масштабность как писателя. Это история любви, история рок-музыки и раздумья над судьбами людей и самой нашей планеты в современном глобализующемся мире.Аннотации с суперобложки:* * *Произведения Салмана Рушди, родившегося в Индии (в 1947 г.) и живущего ныне в Великобритании, давно и прочно вошли в анналы мировой литературы. Уже второй его роман, «Дети полуночи» (1981), был удостоен Букеровской премии — наиболее престижной награды в области англоязычной литературы, а также премии «Букер из Букеров» как лучший роман из получивших эту награду за двадцать пять лет.
Чтобы понять, о чем книга, ее нужно прочитать. Бесконечно изобретательный, беспощадно эрудированный, но никогда не забывающий о своем читателе автор проводит его, сбитого с толку, по страницам романа, интригуя и восхищая, но не заставляя страдать из-за нехватки эрудиции.
Наши дни. Семьдесят километров от Москвы, Сергиев Посад, Троице-Сергиева Лавра, Московская духовная семинария – древнейшее учебное заведение России. Закрытый вуз, готовящий будущих священников Церкви. Замкнутый мир богословия, жесткой дисциплины и послушаний.Семинарская молодежь, стремящаяся вытащить православие из его музейного прошлого, пытается преодолеть в себе навязываемый администрацией типаж смиренного пастыря и бросает вызов проректору по воспитательной работе игумену Траяну Введенскому.Гений своего дела и живая легенда, отец Траян принимается за любимую работу по отчислению недовольных.
Роман «Нечаев вернулся», опубликованный в 1987 году, после громкого теракта организации «Прямое действие», стал во Франции событием, что и выразил в газете «Фигаро» критик Андре Бренкур: «Мы переживаем это „действие“ вместе с героями самой черной из серий, воображая, будто волей автора перенеслись в какой-то фантастический мир, пока вдруг не становится ясно, что это мир, в котором мы живем».
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Горькая и смешная история, которую рассказывает Марина Левицкая, — не просто семейная сага украинских иммигрантов в Англии. Это история Украины и всей Европы, переживших кошмары XX века, история человека и человечества. И конечно же — краткая история тракторов. По-украински. Книга, о которой не только говорят, но и спорят. «Через два года после смерти моей мамы отец влюбился в шикарную украинскую блондинку-разведенку. Ему было восемьдесят четыре, ей — тридцать шесть. Она взорвала нашу жизнь, словно пушистая розовая граната, взболтав мутную воду, вытолкнув на поверхность осевшие на дно воспоминания и наподдав под зад нашим семейным призракам.
Повесть Израиля Меттера «Пятый угол» была написана в 1967 году, переводилась на основные европейские языки, но в СССР впервые без цензурных изъятий вышла только в годы перестройки. После этого она была удостоена итальянской премии «Гринцана Кавур». Повесть охватывает двадцать лет жизни главного героя — типичного советского еврея, загнанного сталинским режимом в «пятый угол».
В книгу, составленную Асаром Эппелем, вошли рассказы, посвященные жизни российских евреев. Среди авторов сборника Василий Аксенов, Сергей Довлатов, Людмила Петрушевская, Алексей Варламов, Сергей Юрский… Всех их — при большом разнообразии творческих методов — объединяет пристальное внимание к внутреннему миру человека, тонкое чувство стиля, талант рассказчика.
Впервые на русском языке выходит самый знаменитый роман ведущего израильского прозаика Меира Шалева. Эта книга о том поколении евреев, которое пришло из России в Палестину и превратило ее пески и болота в цветущую страну, Эрец-Исраэль. В мастерски выстроенном повествовании трагедия переплетена с иронией, русская любовь с горьким еврейским юмором, поэтический миф с грубой правдой тяжелого труда. История обитателей маленькой долины, отвоеванной у природы, вмещает огромный мир страсти и тоски, надежд и страданий, верности и боли.«Русский роман» — третье произведение Шалева, вышедшее в издательстве «Текст», после «Библии сегодня» (2000) и «В доме своем в пустыне…» (2005).
Роман «Свежо предание» — из разряда тех книг, которым пророчили публикацию лишь «через двести-триста лет». На этом параллели с «Жизнью и судьбой» Василия Гроссмана не заканчиваются: с разницей в год — тот же «Новый мир», тот же Твардовский, тот же сейф… Эпопея Гроссмана была напечатана за границей через 19 лет, в России — через 27. Роман И. Грековой увидел свет через 33 года (на родине — через 35 лет), к счастью, при жизни автора. В нем Елена Вентцель, русская женщина с немецкой фамилией, коснулась невозможного, для своего времени непроизносимого: сталинского антисемитизма.