Когда-то в былые времена всякий имел свое имя. И все имена, говорят, раздавались родителями.
Я прочел об этом в книге.
Может, когда-то, давным-давно, так оно на самом деле и было.
Имена были точно как у персонажей знаменитых романов, вроде Петра Верховенского и Оливера Твиста или героев «манги» Джека Осинуми.
Классные были прозвища.
— Привет, дорогой Адриан Леверкюн, скажи мне, куда направляешься?
— Так, просто гуляю, Мори Ринтаро.
Сейчас едва ли встретишь подобные имена. Разве что у актрис да политиков.
Со временем все стали сами выбирать себе прозвища. Припоминаю лишь некоторые.
Люди сходили с ума, придумывая себе имена. Все с именами, данными родителями, тут же устремились в Ратушу, чтобы обменять их на те, которые выдумали сами.
В Ратушу выстроилась огромная очередь.
Очередь была настолько длинной, что если, став в конец хвоста, двое заводили любовный роман, то «скорая» за новорожденным приезжала в тот момент, когда Ратуша показывалась вдали и открывался вид на начало очереди.
Чиновники сбрасывали тонны старых имен в реку за Ратушей.
Миллионы старых имен всплывали на поверхность. Под ними исчезала река. Медленно и лениво ползли они вниз по течению.
Каждый день шпана из моей банды собиралась на берегу и забавы ради швыряла в них камни с воплями и улюлюканьем.
— Э-эй!
— Вы-ы!
— Простофили!
— Э-э-эй!
— Вы-ы-ы!
— Обноски!
Выстроившись вдоль берега, мы осыпали бранью побитые, изувеченные старые имена, похожие на потерпевших космическое кораблекрушение инопланетян с выпученными глазами на стеблях. После чего дружно расстегивали штаны:
— Готовься! Прицельным…
Мы напрягались.
— Пли!
Погрустневшие старые имена корчились в агонии под внезапным залпом, бессильно барахтаясь, неспособные ничем ответить.
А мы оскорбляли и поносили их на чем свет стоит.
Стараясь еще больше вывести нас из себя, старые имена нарочито неторопливо перетекали в море.
Часто люди выбирали себе довольно необычные прозвища вместо прежних.
Да, там было немало странных кличек.
Человек, выбравший себе имя, находился в постоянном противоборстве; иногда это приводило к тому, что имя и человек убивали друг друга.
Тогда мы привыкли к слову «смерть».
Мы надевали ранцы, совали ноги в калоши и бежали в школу по улицам по щиколотку в крови людей и имен.
День за днем караваны восьмитонных грузовиков, забитых трупами людей и их имен, тянулись по автомагистралям.
Когда я был в третьем классе, один из моих однокашников принял имя без ведома родителей.
— Так нельзя, — сказал я ему. — Ты не должен был этого делать.
— Поверь мне, я знаю, что делаю, — ответил товарищ.
— У меня клевое имя, — не уставал повторять он.
Но это «клевое имя» в конце концов убило его.
Это была жуткая и жестокая смерть.
Настолько чудовищная, что никто не мог поверить, что когда-то эти останки были человеком.