Халкидонский догмат - [11]

Шрифт
Интервал

— Совпадение?

— Нет… Это больше, чем совпадение.

— Вся наша семья из Сибири. Но мой отец военный, несколько лет служил в Ленинграде.., ― ни к селу ни к городу стал я объяснять, словно чувствовал себя обязанным на ответное откровение, а возможно, пытаясь найти какое-то рациональное истолкование этому более чем невероятному стечению обстоятельств. ― Выходит, я знаю твоего мужа? Черт знает что…

— Что ж… Тогда вам нужно встретиться, ― задумчиво произнесла Валентина.

— После всего?

— После чего?

— Я с трудом себе это представляю… себя в этой роли.

Она с минуту молчала.

— Не нужно ничего усложнять. Я скажу ему, и он позовет нас куда-нибудь ужинать, вот и всё… ― Она вздохнула. ― Завра же, бросит все свои дела, я уверена.

— Ты хочешь ему сказать всё? ― ужаснулся я.

Что-то мельком сверив по моему лицу, она ответила:

— Легче сказать всё… Он нормальный человек. И очень порядочный.

— Тем более! Я не негодяй и не распутник. Пойми же меня… Хотя, может быть, теперь в этом можно усомниться.

— Ты ни в чем не виноват.

— Прошу, не делай этого.., ― взмолился я.

Она пообещала ничего не предпринимать без моего согласия, пообещала не разоблачать меня, хотя бы до первой встречи. Я не знал, как мне поступить. Мы договорились, что она позвонит мне, как только поговорит с мужем, и стали прощаться, поглядывая друг на друга с некой опаской и сожалением, ― так, во всяком случае, мне казалось. А еще мне казалось, что из-за этой опаски на наших лицах появилось теперь выражение некого отчуждения. Так бывает, когда человек, причиняя боль другому, всё же интересуется, можно ли это терпеть, не очень ли ему больно…

Позвонив мне в тот же вечер, время перевалило уже за одиннадцать, Валентина быстро, явно волнуясь, протараторила в трубку следующее:

— Ты знаешь, он не верит мне… Говорит, что я напутала… Но зовет нас завтра в ресторан, чтобы всё-таки проверить… Вечером, рядом с гостиницей… Мы живем в отеле Франсуа Премье… Это на улице Магеллана.

— Глупо встречаться в гостинице, ― сказал я, про себя прикидывая, что проверить всё можно было бы и так, без встречи. ― Я предпочитаю позвать вас в другое место.

— Куда?

— Придумаю… Например, в арабский ресторанчик, возле Бастилии… Вполне приличный, не волнуйся, местные снобы его обожают.

— Не нужно никаких трат!

— Это недорого. Даже для меня, ― уперся я. ― И потом… я просто обязан.

— Хорошо… Около восьми? Я поговорю с ним и перезвоню тебе… завтра, после обеда. И договоримся точнее, ― рассеянно лопотала Валентина. ― Ты будешь дома?

Судя по той суетности, с которой она пыталась организовать встречу, было очевидно, что дается ей это нелегко. Я не знал, как ей помочь, как поддержать ее…


Как и обещал, я назначил Валентине встречу в арабском ресторане на улице Келлер, в двух минутах ходьбы от площади Бастилии, который в те годы славился не только дешевизной, но и своей кухней, что не помешало ему, правда, позднее закрыться. Богемная публика, вперемежку со снобами-гурманами, тогда валила сюда толпой.

Я уже около получаса изнывал в ожидании, сидя как иголках за заказанным по телефону круглым столом в глубине зала. К счастью, было не так шумно, как случалось в иные дни. Но меня всё же не оставляли сомнения, подходящее ли место я выбрал для встречи?

Наконец в дверях показался стройный силуэт Валентины. Принаряженная в элегантный темно-серый костюм, с новой прической ― волосы были разделены зигзагообразным пробором, ― она излучала что-то новое, настораживавшее. За ее спиной маячила невысокая тучноватая фигура темноволосого мужчины в деловом костюме и при галстуке. Насадив очки на мясистый нос, он опасливо озирался по сторонам: ресторан было явно не того класса.

Я поднялся из-за стола. Валентина, ничуть не изменившись в лице, направилась в мою сторону. Он последовал за ней.

Это был Аверьянов. Не кто иной, как Саша Аверьянов… Располневший, с маслянистым блеском в карих глазах и открытым, как и прежде, спокойным взглядом. Ростом он казался ниже прежнего и выглядел гораздо старше и солиднее, чем в моем воображении. На висках у него серебрилась седина.

Приблизившись, Аверьянов застыл передо мной как вкопанный. Он снял очки и несколько секунд с изумлением меня разглядывал. Затем лицо его медленно расплылось в добродушной улыбке.

— Елки п-п-палки! П-п-привет! ― с заиканием произнес он.

Я перевел взгляд на Валентину. Она опустила глаза.

— Ты в Париже! ― выдал я. ― Почти прописан, оказывается?

Приблизившись ко мне чуть ли не вплотную, Аверьянов схватил меня за рукава. Я было подумал, что он хочет обняться, но он лишь пожал мне руку и сказал:

— Какой был ― такой и остался… Вот т-так встреча! ― Он повертел головой по сторонам и, улыбаясь, добавил: ― Вот т-так заведеньице!

— Кухня очень хорошая, ― виновато пробормотал я. ― Традиционные арабские блюда. Ты, наверное, никогда не пробовал…

И мы с облегчением рассмеялись.

— Традиционные… Арабские… Нет, я не п-п-против! Ты не п-п-представляешь… Нет, ты не представляешь, как я рад тебя ф-ф-фидеть! В-Вале н-не п-поверил сначала, ― выдавил из себя Аверьянов, как и прежде сильно страдая от заикания; всё тот же заика — в этом было что-то непостижимое.


Еще от автора Вячеслав Борисович Репин
Звёздная болезнь, или Зрелые годы мизантропа. Том 1

«Звёздная болезнь…» — первый роман В. Б. Репина («Терра», Москва, 1998). Этот «нерусский» роман является предтечей целого явления в современной русской литературе, которое можно назвать «разгерметизацией» русской литературы, возвратом к универсальным истокам через слияние с общемировым литературным процессом. Роман повествует о судьбе французского адвоката русского происхождения, об эпохе заката «постиндустриальных» ценностей западноевропейского общества. Роман выдвигался на Букеровскую премию.


Звёздная болезнь, или Зрелые годы мизантропа. Том 2

«Звёздная болезнь…» — первый роман В. Б. Репина («Терра», Москва, 1998). Этот «нерусский» роман является предтечей целого явления в современной русской литературе, которое можно назвать «разгерметизацией» русской литературы, возвратом к универсальным истокам через слияние с общемировым литературным процессом. Роман повествует о судьбе французского адвоката русского происхождения, об эпохе заката «постиндустриальных» ценностей западноевропейского общества. Роман выдвигался на Букеровскую премию.


Хам и хамелеоны. Том 1

«Хам и хамелеоны» (2010) ― незаурядный полифонический текст, роман-фреска, охватывающий огромный пласт современной русской жизни. Россия последних лет, кавказские события, реальные боевые действия, цинизм современности, многомерная повседневность русской жизни, метафизическое столкновение личности с обществом… ― нет тематики более противоречивой. Роман удивляет полемичностью затрагиваемых тем и отказом автора от торных путей, на которых ищет себя современная русская литература.


Хам и хамелеоны. Том 2

«Хам и хамелеоны» (2010) ― незаурядный полифонический текст, роман-фреска, охватывающий огромный пласт современной русской жизни. Россия последних лет, кавказские события, реальные боевые действия, цинизм современности, многомерная повседневность русской жизни, метафизическое столкновение личности с обществом… ― нет тематики более противоречивой. Роман удивляет полемичностью затрагиваемых тем и отказом автора от торных путей, на которых ищет себя современная русская литература.


Антигония

«Антигония» ― это реалистичная современная фабула, основанная на автобиографичном опыте писателя. Роман вовлекает читателя в спираль переплетающихся судеб писателей-друзей, русского и американца, повествует о нашей эпохе, о писательстве, как о форме существования. Не является ли литература пародией на действительность, своего рода копией правды? Сам пишущий — не безответственный ли он выдумщик, паразитирующий на богатстве чужого жизненного опыта? Роман выдвигался на премию «Большая книга».


Рекомендуем почитать
Кенар и вьюга

В сборник произведений современного румынского писателя Иоана Григореску (р. 1930) вошли рассказы об антифашистском движении Сопротивления в Румынии и о сегодняшних трудовых буднях.


Брошенная лодка

«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…


Я уйду с рассветом

Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.


С высоты птичьего полета

1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.


Три персонажа в поисках любви и бессмертия

Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с  риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.


И бывшие с ним

Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.