Грозовое лето - [39]

У приехавшего в Москву Валидова появились в руках крупные козыри: предательски-то ведет себя не он, не Заки, но, конечно, начдив Воробьев!.. Чего же упрекать сбежавшего Кулсубая? Он спас джигитов от разоружения и истребления.

Заки пришел к главе башкирской делегации Кулаеву в воинственном настроении и без предисловия спросил:

— Где наш турэ, наш начальник Шараф Манатов?

— Где ж ему быть! В Татаро-Башкирском отделе Народного Комиссариата по делам национальностей. Теперь он помощник наркома!

— Пойду к нему, выложу все документы! Как говорится, ворон ворону глаз не выклюнет… Хотя он и работает с большевиками, но обязан же помогать своим.

— Боюсь, эфенде, что своими он называет не нас с тобою, а коммунистов, — уныло заметил наблюдательный и рассудительный Кулаев.

Заки запнулся, подумал с минуту, протер платком стекла очков и, вставая, заявил:

— Все же схожу к нему. Шараф постоянно встречается с Лениным, Свердловым, Сталиным. Узнал же он за это время их намерения!

«Отступать поздно! — сказал он себе. — Постараюсь перетянуть Шарафа на свою сторону…»

— Для того чтобы узнать намерения Ленина и его соратников по национальному вопросу, совсем не нужно приезжать в Москву, эфенде, — снова отрезвляюще сказал Кулаев.

Но и это предостережение на заносчивого Валидова не подействовало: он позвал телохранителей, с которыми и в Москве не расставался, и отправился в Комиссариат.

Манатов с красными от недосыпания глазами, с черными, неряшливо подстриженными усами разговаривал с кем-то по телефону, улыбнулся, но не приветливо, а тревожно: кончилась спокойная работа, начнутся интриги…

— Здравствуй, товарищ Валидов! — и, повесив трубку, указал на стул: дескать, прошу садиться.

— Как поживаешь, Шараф? — расстегнув шинель, бесцеремонно развалясь, спросил Заки.

— Как мы сейчас все живем? Работаю. Воюю. Сначала работал в Петрограде, теперь перебрался с Комиссариатом в Москву.

— Ты о нас забыл, Шараф! Очень высоко взлетел! Зазнался!.. Доверенное лицо большевистского начальства! И письма не пришлешь! Забыл о башкирском народе… — Заки слышал, что Манатов слабохарактерный, и решил разговаривать напористо.

Однако Шараф без промедления возразил:

— Как это я забыл? Вся моя здешняя работа посвящена башкирскому народу, его благу, его процветанию!

— Как же, знаем твое попечение о благе! — еще грубее сказал Заки. — Вот, с собою ношу, не расстаюсь! — Он вынул из полевой офицерской сумки старую, потрескавшуюся по швам газету. — Вот оно, ваше обращение от имени Центральной военной мусульманской коллегии к башкирским и татарским солдатам, мобилизованным в белую армию. От двадцать девятого декабря восемнадцатого года. Читать?

— Читай, — согласился Манатов.

Выразительно, с нажимом, Заки прочитал:

— «Братья башкиры и татары!.. Вы обмануты, жестоко обмануты! Ваши вожди, продавшиеся русским и казацким помещикам и башкирам-баям, — заки валидовы, алкины, исхаковы, максудовы и туктаровы, — обманули вас…» Конечно, я огласил начало. Дальше можно и не читать. Твоих рук дело?

— Но ведь это правда, — негромко, но настойчиво сказал Манатов.

— А помнишь, как в Петрограде перекинулся к большевикам и покинул Учредительное собрание?

— За это вы, националисты, сместили меня с поста председателя совета — шуро Башкирии, постановили арестовать и судить. Если б товарищ Сталин не заступился, неизвестно еще, что бы вы сделали со мной.

Манатов был хорошо воспитан, умел держаться невозмутимо в самых ожесточенных стычках и свои воззрения защищал достойно.

— Ты же не вернулся в Оренбург, остался у большевиков! — возмущенно заявил Валидов. — Что ж, мы должны были хвалить тебя за то, что пошел против родного народа? Хе!..

— Я отказался плясать под ваш курай, но остался со своим народом. Вот ты какой!.. Не изменил, видать, отношения к Советам и коммунистам! Зачем же ты приехал в Москву? Я тебя назвал товарищем, но похоже, что надо величать по-прежнему — эфенде.

Валидов запнулся, глазки его за стеклами очков растерянно забегали. «Осторожнее, осторожнее, Заки, не сорвись!.. Терпи, Заки! Наступит срок твоего торжества, и Манатов будет валяться в твоих ногах, умолять о пощаде, но ты его не простишь. Не вечно же ему греться под крылышком у большевиков! Тогда ты ему все и припомнишь, а пока терпи!..» И, натянуто, с усилием рассмеявшись, он сказал льстиво:

— Прости, Шараф! Обидно мне тогда очень было от тебя, именно от тебя, получить такой упрек. Вот при встрече и взорвался!.. Ну, что было, то прошло. Какой толк ворошить воспоминания? Всякое в жизни бывало… Если советская власть дает башкирам автономию, то мы душою, жизнью, винтовкой, саблей за советскую власть!.. Вот Ленин поставит подпись под договором об автономии — и дело с концом. Исчезнут все былые недоразумения, обиды. А как бы мне повидать Ленина? Можно ли с ним поговорить неофициально?

— Нужно посоветоваться со Сталиным. Порядок такой.

— Ленин приветливо встречает посетителей?

— Смотря кого.

— А меня?..

— Не знаю.

— Но у нас упорно говорят, что ты не раз беседовал с Лениным о башкирской автономии. Так?

— Да.

— Расскажи, не секретничай, — с покорным видом сказал Заки.