Гражданская рапсодия. Сломанные души - [84]
— Что ж, давайте и мы. И мы тоже должны уходить.
— Да, да, идёмте, — кивнул Липатников. — Надо торопиться. Пока вас не было, многое изменилось. Генерал Корнилов отдал распоряжение об эвакуации армии. Сначала предполагалось уходить посредством поездов на Батайск и Тихорецкую, но в Батайске бунт. Теперь велено уходить в Аксай, а оттуда в станицу Ольгинскую. Сейчас нам лучше всего выйти через вокзал на площадь и нанять извозчика.
Залы вокзала были заполнены людьми. Беженцы. На грязном заплёванном полу среди скопищ чемоданов, узлов, корзин лежали, сидели мужчины, женщины, дети. Кто-то спал, кто-то захлёбывался кашлем, иные ели, торопливо с оглядкой запихивая в рот хлеб, варёный картофель, мамалыгу. Тут же бегали собаки; некогда домашние, ласковые, — они лаяли, подхватывали с пола объедки, путались под ногами. Двери вокзала хлопали, впуская и выпуская всё новых мужчин, женщин, детей, собак, и взамен убывающих чемоданов и корзин появлялись другие чемоданы и корзины.
Поезда ходили не часто, каждый вновь прибывший становился событием. К нему бросались толпы пассажиров, заполняя вагоны, тамбуры, проходы. Некоторые смельчаки залезали на крыши, пробирались в тендер, висли на подножках, на буферах, лишь бы уехать из неподатного, негостеприимного, переполненного Ростова на юг в Екатеринодар, в Новороссийск, в Ставрополь, на Кавказ.
Пробираясь сквозь толпу, Катя одной рукой держалась за плечо Липатникова, другой ухватила Машу, чтобы та не отстала и не потерялась среди всеобщего хаоса. На скамейку в центре зала взобрался юноша в студенческой фуражке, взмахнул рукой, и в воздухе над головами зашелестели тонкие газетные листки. Кто-то закричал истерично: «Бомба!», толпа шарахнулась, началась давка. Студент спрыгнул со скамьи, к нему начал протискиваться полицейский, давка усилилась, и людской поток хлынул к дверям.
Выбравшись кое-как на площадь, все вздохнули свободно, хотя и здесь народу было не меньше, а может даже больше, но не было такой скученности, не было вони, тяжёлого однородного гула и откровенно-озлобленных взглядов. В поисках извозчика обошли площадь по кругу. Никого. Только на прилегающих улицах удалось найти пару пролёток, но возницы затребовали настолько непомерную плату, что даже Черешков возмутился. Липатников предложил сложиться и отправить хотя бы одних девушек до Нахичевани, а уж там до Аксая рукой подать, доберутся, но Катя и Маша отказались наотрез, заявив в один голос: только вместе.
Пошли пешком. Сначала хотели дождаться электрического трамвая, и около часа простояли на остановочном пункте, покуда пожилая женщина, завёрнутая по самые глаза в тёмную шаль, не сказала, что трамвая уже век как не было, и когда снова начнёт ходить не знает никто. К ней прислушались и пошли дальше. От незнания города затерялись в многочисленных привокзальных проулках. Долго шли вдоль глухих дощатых заборов, за которыми виднелись кирпичные трубы и длинные фабричные здания, и наконец, выбрались на Пушкинскую улицу. Здесь было светлее и многолюднее. Спросили у дворника, как пройти на Садовую, тот посоветовал идти прямо до Таганрогского проспекта, а на перекрёстке свернуть вправо.
Так и поступили. Но свернув на проспект, сразу столкнулись с группой людей. Офицерские погоны на плечах Липатникова возбудили их чрезвычайно. Они встали поперёк тротуара, у некоторых в руках мелькнули дубинки. Все их намерения читались на хмурых лицах. Один шагнул вперёд, но Липатников вынул из кармана короткоствольный пистолет и выстрелил в воздух.
— Господа, — голос его был по обыкновению доброжелательным, — предлагаю разойтись по домам. Поверьте, в столь отчаянное время, когда жизнь человеческая едва ли ценится дороже свинцовой пули, не стоит создавать толчею на тротуарах.
Люди быстро ушли в ближайшую подворотню, и уже оттуда, из темноты, вылетело ругательство.
— Алексей Гаврилович, — сказала Катя, беря Липатникова под руку, — я и не думала, что у вас при себе имеется оружие. Вы всегда мне казались совершенно не воинственным.
— О, вы даже не представляете, Екатерина Александровна, насколько я не воинственен. Но как человек военный, я достаточно хорошо представляю опасность тёмных зимних улиц. Этот пистолет я приобрёл всего несколько дней назад на рынке из расчёта, что вскоре он может понадобиться. И как видите, был прав.
С Таганрогского проспекта свернули на Большую Садовую. По широкой мостовой двигалась офицерская колонна. Липатников поинтересовался, кто такие. Полковник с длинными обвисшими усами ответил: партизанский отряд имени генерала Корнилова.
— В Аксай движетесь?
Полковник кивнул.
— С ними тогда и пойдём, — оборачиваясь к девушкам, сказал Алексей Гаврилович. — Всяко будет безопаснее.
От Темерника долетел грохот разорвавшегося снаряда. Маша вздрогнула и прижалась к Кате. Оттуда же донеслась пулемётная перебранка и серия винтовочных хлопков. Красные подбирались к городским окраинам.
— А вы, — полковник направил на Липатникова указательный палец, — вы сами кто?
— Я, собственно, служу возницей при лазарете, — с лёгким поклоном ответил Алексей Гаврилович. — Увы, лазарет эвакуировали, а я как-то припозднился. А со мной, стало быть, доктор и сёстры милосердия от того же лазарета.
Вестерн. Не знаю, удалось ли мне внести что-то новое в этот жанр, думаю, что вряд ли. Но уж как получилось.
Злые люди похитили девчонку, повезли в неволю. Она сбежала, но что есть свобода, когда за тобой охотятся волхвы, ведуньи и заморские дипломаты, плетущие интриги против Руси-матушки? Это не исторический роман в классическом его понимании. Я обозначил бы его как сказку с элементами детектива, некую смесь прошлого, настоящего, легендарного и никогда не существовавшего. Здесь есть всё: любовь к женщине, к своей земле, интриги, сражения, торжество зла и тяжёлая рука добра. Не всё не сочетаемое не сочетается, поэтому не спешите проходить мимо, может быть, этот роман то, что вы искали всю жизнь.
В небольшом городке на севере России цепочка из незначительных, вроде бы, событий приводит к планетарной катастрофе. От авторов бестселлера "Красный бубен".
Какова природа удовольствия? Стоит ли поддаваться страсти? Грешно ли наслаждаться пороком, и что есть добро, если все захватывающие и увлекательные вещи проходят по разряду зла? В исповеди «О моем падении» (1939) Марсель Жуандо размышлял о любви, которую общество считает предосудительной. Тогда он называл себя «грешником», но вскоре его взгляд на то, что приносит наслаждение, изменился. «Для меня зачастую нет разницы между людьми и деревьями. Нежнее, чем к фруктам, свисающим с ветвей, я отношусь лишь к тем, что раскачиваются над моим Желанием».
«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.