Гражданская рапсодия. Сломанные души - [82]

Подбежал подпоручик. Бежал он почему-то пригнувшись, словно опасаясь быть замеченным. У хвостового вагона он замедлился и последние десять шагов преодолевал уже на коленях.

— Сколько у вас патронов? — спросил Толкачёв.

— Двадцать два, — подпоручик задыхался, давало знать себя ранение. — Вы не волнуйтесь, я хорошо стреляю, ни один не потрачу впустую.

— Спрячьтесь возле насыпи. Если красные появятся, стреляйте по тем, кто выйдет справа от будки обходчика. Не дайте им зайти нам в тыл. Я буду сдерживать тех, кто пойдёт вдоль путей и от станицы.

— Вы не помните меня? — вдруг спросил подпоручик.

— Что? В каком смысле?

— Вы меня не помните, — это уже была констатация. — Мы ехали на дрезине, во время ростовских событий. Вы напросились в Кизитеринке, а я ещё не хотел вас брать.

Толкачёв отмахнулся от летящего снега, как будто это могло помочь лучше рассмотреть сидевшего перед ним на коленях подпоручика. Определённо они встречались. Дрезина? В самом деле. Это было в тот день, когда он встретил Катю в санитарном поезде. Как и сейчас. Только тогда она показалась ему чересчур взрослой. А ещё в тот же день погибли юнкера под Нахичеванью. Как много событий уместилось в узкие рамки одного утра, не удивительно, что он забыл ту недолгую поездку на дрезине.

— Да, да, я помню вас. Абхазия. Вы собирались в Абхазию.

— Точно. Но смею вас заверить, что я по-прежнему туда собираюсь.

— Хорошо. Это очень хорошо. Но поговорим об этом позже. А пока спрячьтесь у насыпи. И стреляйте на поражение. Наших с той стороны нет.

— Я понял вас. Я не подведу.

Подпоручик убежал к дальней насыпи и зарылся в снег. Толкачёв не видел его, но слышал, как он передёрнул затвор и вставил в магазин обойму.

Со стороны Гниловской донеслись выстрелы. Глухой хлопок, ещё один. Стреляли из револьвера. Потом зарокотал пулемёт; короткая очередь — и всё стихло. Толкачёв подул на пальцы, согревая их, и вдруг услышал за спиной шорох. Он резко обернулся. Позади стояла Катя — боязливый взгляд, порозовевшие щёки, на ногах огромные валенки.

Толкачёв едва не выругался.

— Зачем вы пришли?

— Я принесла вам фуражку.

Она опустила глаза.

— Возвращайтесь к раненым. Вы им нужны.

— А если вас кого-то ранят?

— Мы сможем это пережить. А вот если ранят вас, это будет плохо.

— Я останусь!

Катя присела на корточки и сдвинула брови, получилась ровная упрямая линия. С такими линиями назад не уходят, и Толкачёв вынужден был уступить.

— Спрячьтесь за платформой и не выглядывайте, покуда я вас не позову.

Он принял из её рук фуражку, примерил. В самый раз. И как будто лучше прежней.

— Спасибо вам.

Катя мотнула головой и убежала за платформу.

Ветер усилился; холодный, противный, он гнал к станции тяжёлую снежную крупу. Потемнело, хотя времени было не более трёх часов пополудни. Толкачёв вжал голову в плечи, поёжился. Потёр ладони друг о друга, подул на них, снова потёр.

Красные появились минут через двадцать. Ветер утихомирился ненадолго, и Толкачёв увидел размытые тени, словно выползающие из снега и оттого похожие на призраков. Они шли двумя колоннами, торопливо и громко. Толкачёв сначала услышал звук — скрип снега под сапогами, чертыханья — и лишь потом обозначились тени. Впереди знаменосец. Красное полотнище трепыхалось, как рыба на берегу, и казалось, вот-вот сорвётся с древка.

Толкачёв передёрнул затвор, поднял прицельную планку и потянул на себя спусковой крючок. Пулемёт отозвался сильной отдачей, знаменосец упал, колонны красных развалились и залегли. Послышались команды, мат, Толкачёв увидел, как призраки расползаются в стороны, и минуту спустя поднялись, но уже цепью. Короткое «уррр-а-а» захлебнулось после новой пулемётной очереди.

Выстрелил подпоручик. Стрелял он не часто, то ли экономил патроны, понимая, что подмоги не будет, то ли красные после первых выстрелов не решались приближаться с той стороны и лишь изредка выглядывали, показывая, что они ещё здесь.

Цепь красных снова поднялась и пошла вперёд. Рядом в шпалу ударили две пули, ещё несколько взбили фонтаны у насыпи. Толкачёв прижался щекой к прикладу, пулемёт задрожал, отбрасывая пустые гильзы, цепь залегла.

Красные действовали неумело. Уже давно следовало понять, что против них стоит отряд едва ли больше двух-трёх человек. На месте командира большевиков Толкачёв уже выслал бы группы на фланги, обошёл станцию и атаковал её с трёх сторон одновременно. Но красные упорно рвались во фронт, теряя людей и время.

Паровоз дал гудок и громыхнул буферами, начиная движение.

— Катя!

— Да, — отозвалась девушка.

— Садитесь в поезд. Быстрее!

— А вы?

— Я следом за вами.

Толкачёв услышал скрип снега под валенками — Катя бежала к поезду — и посмотрел в сторону насыпи. Подпоручика по-прежнему не было видно, но теперь мешал падавший всё быстрее снег. Если начнётся метель — это хорошо, легче будет уйти.

— Подпоручик, слышите меня? Бегите к поезду!

Призраки вновь начали подниматься, как будто отъезжающий от станции поезд прибавил им смелости. Толкачёв подумал: смелости вряд ли, скорее, безрассудство командиров гнало бойцов вперёд. Он дал две коротких очереди, красные залегли.

— Владимир, быстрее! Пожалуйста! Поезд уже отправляется! — услышал он отдалённый голос Кати.