Гражданская рапсодия. Сломанные души - [55]
— Извините, нет. Всего хорошего.
Толкачёв вернулся на улицу. По тротуару шли люди. Вертлявый юнец в суконной поддёвке и в картузе со сломанным козырьком перебежал дорогу перед ломовой телегой. Возница щёлкнул кнутом, хватанул юнца чуть ниже поддёвки и захохотал. Мальчишка мгновенно нагнулся, подхватил ледяной ком с обочины и бросил в возницу. Не попал. Ком перелетел дорогу и едва не угодил в женщину, идущую по противоположному тротуару. Женщина испуганно вскрикнула, мужчина в дорогом зимнем пальто начал громко звать околоточного. Юнец втянул голову в плечи и порскнул в ближний проулок.
Обычная жизненная история. Таких историй во все времена хватает порядком, но не она привлекла внимание Толкачёва. Следом за ломовой телегой двигалась одноосная подвода, рядом, сжимая в руках вожжи, шёл Липатников. Чистая шинель, подполковничьи погоны, фуражка с натянутой тульей, и вид, как будто он выполняет важное задание.
— Алексей Гаврилович!
Липатников обернулся на голос.
— Володя? Ох, Володя, какая встреча! Рад видеть вас в добром здравии. Да подходите ближе, не бойтесь. Моя Матрёна очень даже спокойная лошадка.
Они пожали друг другу руки. Липатников выглядел довольным.
— Вы куда сейчас, Володя?
— На вокзал. Генерал Марков откомандировал меня в Таганрог в распоряжение полковника Мастыко.
— Михаила Афиногеновича? Достойный офицер и достойный человек. Но больно уж строгий. Стало быть, под его началом служить станете? Отпустил вас Марков?
— Отпустил. Просился назад в Юнкерский батальон, но генерал Марков, по всей видимости, имеет на мой счёт свои планы.
— Не расстраивайтесь, бог даст, вернётесь вы к своим юнкерам. Садитесь на подводу, Володя. Я, стало быть, тоже на вокзал, подвезу вас. Давно вы в Ростове?
— Неделю.
Толкачёв запрыгнул на подводу, Липатников продолжил идти рядом.
— Что же не зашли к нам в лазарет? Мы с Екатериной Александровной и с Машенькой недавно вспоминали о вас.
— Вот как?
— Да. Смотрите.
Липатников сунул руку во внутренний карман шинели и достал погоны. Обычные солдатские, некрасивые и неказистые. Белой краской на них были нарисованы полосы и похожие на кляксы звёздочки.
— Берите, это вам.
Толкачёв обрадовался.
— Где вы взяли их, Алексей Гаврилович?
— Обменял у одного раненного солдата на хлеб. У него нашлась запасная пара. А полоски и звёздочки собственноручно нарисовала Екатерина Александровна. Так что, стало быть, подарок от нас двоих.
Толкачёв приложил погоны к плечам. Конечно, не офицерские, не с золотыми полями, как у Липатникова, но всё же лучше, чем ничего.
— Сегодня же пришью. У вас нет ниток, Алексей Гаврилович? Своими обзавестись пока не сподобился.
— Увы.
Впереди, на фоне затуманенного снежными тучами неба, блеснул вокзальный шпиль. Блеснул так же ярко и неожиданно, как молния. Липатников щёлкнул вожжами.
— Но, Матрёна, поторапливайся! — и добавил. — К семнадцати часам пассажирский литерный должен подойти, а сразу за ним санитарный, на нём раненые. Не хорошо заставлять их ждать.
— Много раненных?
— По-разному. Когда шесть, когда больше. А может и вовсе не быть.
— А погибших?
— Это тоже по-разному. Но сколько, не скажу. За ними подвода из городского морга приходит. — Липатников вздохнул и поделился сокровенным. — На днях с Цыкуновской биржи доставили доски, целый вагон. Это чтобы гробы колотить. Так, говорят, мало, ещё заказывать будут.
На площади перед вокзалом сгрудилось несколько десятков телег. Там, где в Новогоднюю ночь красовалась ёлка, теперь стоял грузовой автомобиль с огромными буквами «BENZ» на передней стенке капота — последнее деяние инженерной мысли. Возле автомобиля расположился казачий караул. Мальчишки воробьиной стайкой окружили площадку, и норовили забраться в кабину. Казакам приходилось махать для острастки нагайками, чтобы остановить любопытствующую детвору.
Липатников подогнал подводу к центральному входу и натянул вожжи.
— Тпру, Матрёна! Стой, моя красавица… Вот и приехали. Ну что, Володя, давайте прощаться? Если кому-то поклон хотите передать, так не стесняйтесь, я передам. Поклонюсь до самого пола, спина не сломается.
Толкачёв спрыгнул на мостовую. Часы на башенке над главным входом показывали времени четверть пятого. Пассажирский литерный, о котором упомянул Липатников, стучал сейчас колёсами где-то возле батайской стрелки. По прибытии в Ростов паровоз сделает рокировку, и поезд поедет назад — в ночь, в степь, к Таганрогу. И прощай, Ростов, прощайте все, кого знал, вернусь ли снова?
— Да кому же передавать поклоны? Некому.
— Что ж, вам виднее. Прощайте, Володя. Надеюсь увидеть вас в скорости живым и невредимым.
— Прощайте.
Уже поднявшись на крыльцо, Толкачёв обернулся. Алексей Гаврилович присел на край подводы, достал кисет и сворачивал папироску. Пожилой человек, подполковник, возница. Золотые погоны смотрелись на его плечах отрешённо, и совершенно не шли ему, и, кажется, впервые Толкачёв подумал, что Липатников человек для армии не подходящий. Никоим образом. Слишком мирный, слишком старый. Ну, разве что в самом деле возницей, да и то в глубоком тылу.
23
Таганрог, улица Петровская, январь 1918 года
Людей на перроне собралось много, и Толкачёв с досадой подумал, что ехать придётся в тесноте. После того как к Матвееву Кургану вышли части Сиверса, регулярное железнодорожное сообщение с Екатеринославом и Харьковом прекратилось, и поезда по Екатерининской дороге ходили редко. Только составы, обозначенные литерой «i», курсировали между станциями Таганрогского участка, осуществляя перевозку пассажиров и подразделений Добровольческой армии. Кроме литерных поездов пустили два санитарных эшелона и блиндированную площадку, оборудованную горными орудиями и пулемётами.
Вестерн. Не знаю, удалось ли мне внести что-то новое в этот жанр, думаю, что вряд ли. Но уж как получилось.
Злые люди похитили девчонку, повезли в неволю. Она сбежала, но что есть свобода, когда за тобой охотятся волхвы, ведуньи и заморские дипломаты, плетущие интриги против Руси-матушки? Это не исторический роман в классическом его понимании. Я обозначил бы его как сказку с элементами детектива, некую смесь прошлого, настоящего, легендарного и никогда не существовавшего. Здесь есть всё: любовь к женщине, к своей земле, интриги, сражения, торжество зла и тяжёлая рука добра. Не всё не сочетаемое не сочетается, поэтому не спешите проходить мимо, может быть, этот роман то, что вы искали всю жизнь.
Перед вами грустная, а порой, даже ужасающая история воспоминаний автора о реалиях белоруской армии, в которой ему «посчастливилось» побывать. Сюжет представлен в виде коротких, отрывистых заметок, охватывающих год службы в рядах вооружённых сил Республики Беларусь. Драма о переживаниях, раздумьях и злоключениях человека, оказавшегося в агрессивно-экстремальной среде.
История превращения человека в Бога с одновременным разоблачением бессмысленности данного процесса, демонстрирующая монструозность любой попытки преодолеть свою природу. Одновременно рассматриваются различные аспекты существования миров разных возможностей: миры без любви и без свободы, миры боли и миры чувственных удовольствий, миры абсолютной свободы от всего, миры богов и черт знает чего, – и в каждом из них главное – это оставаться тем, кто ты есть, не изменять самому себе.
Жизнь подростка полна сюрпризов и неожиданностей: направо свернешь — друзей найдешь, налево пойдешь — в беду попадешь. А выбор, ох, как непрост, это одновременно выбор между добром и злом, между рабством и свободой, между дружбой и одиночеством. Как не сдаться на милость противника? Как устоять в борьбе? Травля обостряет чувство справедливости, и вот уже хочется бороться со всем злом на свете…
«Однажды протерев зеркало, возможно, Вы там никого и не увидите!» В сборнике изложены мысли, песни, стихи в том мировоззрении людей, каким они видят его в реалиях, быте, и на их языке.
Всю свою жизнь он хотел чего-то достичь, пытался реализовать себя в творчестве, прославиться. А вместо этого совершил немало ошибок и разрушил не одну судьбу. Ради чего? Казалось бы, он получил все, о чем мечтал — свободу, возможность творить, не думая о деньгах… Но вкус к жизни утерян. Все, что он любил раньше, перестало его интересовать. И даже работа над книгами больше не приносит удовольствия. Похоже, пришло время подвести итоги и исправить совершенные ошибки.
Выпускник театрального института приезжает в свой первый театр. Мучительный вопрос: где граница между принципиальностью и компромиссом, жизнью и творчеством встает перед ним. Он заморочен женщинами. Друг попадает в психушку, любимая уходит, он близок к преступлению. Быть свободным — привилегия артиста. Живи моментом, упадет занавес, всё кончится, а сцена, глумясь, подмигивает желтым софитом, вдруг вспыхнув в его сознании, объятая пламенем, доставляя немыслимое наслаждение полыхающими кулисами.