Гражданская рапсодия. Сломанные души - [52]
— Вы же знаете, Лавр Георгиевич, я против таких методов.
Корнилов выдохнул.
— Это нас и погубит, Алексей Максимович, это нас и погубит. Мягкость. Мягкость для войны — неслыханная роскошь. Мы не можем позволить себе этого. Во всяком случае, не сегодня.
Он несколько раз ударил по ладони сложенными перчатками и направился к выходу. На улице он взял Маркова за локоть.
— Сергей Леонидович, считаю, что дальнейшее ваше нахождение в Новочеркасске без надобности. Но прежде надо решить с Калединым вопрос о подкреплениях. Он очень просил.
— Это сложно. Резервов нет абсолютно. Можно поднапрячься и передать два орудия из батареи Миончинского и взвод полковника Морозова. Это, пожалуй, всё.
— Хорошо. А потом отправляйтесь к Деникину в Ростов. Он давно просит деятельного помощника, а вы, я знаю, служили вместе.
— Так и есть, в Железной дивизии. А совсем недавно сидели в соседних камерах, по указу нашего общего приятеля господина Керенского. Так что с Антоном Ивановичем у нас долгие дружеские отношения.
— Очень хорошо. Отправляйтесь. Приглядывайте за южным направлением. Пришло сообщение, что красная дивизия Автономова заняла Тихорецкую и готова выступить на Батайск. Батайск необходимо удержать. Если обстоятельства сложатся неблагоприятно, это наш единственный путь к отступлению. Но про Донбасс тоже не забывайте. Противник силами до десяти тысяч штыков следует в направлении Таганрога, а всех наших войск там не более батальона. Вам придётся постараться, чтобы удержать Таганрог за нами.
— Сделаем всё возможное, Лавр Георгиевич.
— С Богом!
Корнилов сел в автомобиль, а Марков окликнул Толкачёва.
— О чём задумались, штабс-капитан?
Толкачёв не ожидал такого вопроса. Он замешкался, неловко переступил с ноги на ногу.
— Я всё об этих офицерах, Сергей Леонидович. Из собрания. Обратили внимание на их лица? Полнейшее отречение от действительности. Пессимизм. Хорошо, что они отказались вступать в нашу армию. Подобные люди не нужны никому.
— Вы неразумный человек, Толкачёв.
— Сергей Леонидович…
Марков нетерпеливо отмахнулся.
— По нынешним временам, Толкачёв, не нужных людей быть не может. Каждый человек на счету. Судите сами: пусть эти люди не на стороне большевиков, но и не на нашей стороне тоже, а значит, в какой-то мере помогают тем же большевикам. Понимаете, о чём я?
— Кто не с нами, тот против нас.
— Не понимаете. Ладно, оставим это. Вы, кажется, просились на фронт? Поздравляю, скоро ваше желание сбудется. А покуда отправляйтесь на вокзал и возьмите билеты на вечерний поезд до Ростова. Буду ждать вас на Барочной. Много у вас вещей?
— Не так уж. Зубная щётка, бритва, смена белья, пара книг.
— Книги?
— Томик Чехова и…
— Тогда поторапливайтесь, если не хотите оставить Чехова здесь.
Марков вернулся в Донское собрание. Навстречу ему по ступеням спускался Чернецов. На тротуаре в нерешительности переминалась группа офицеров.
— Полковник, — окликнули его. — Что мы получим, если присоединимся к вам?
— Винтовку и пять патронов, — не задумываясь, ответил Чернецов. — Соглашайтесь, господа. От большевиков вам достанется одна лишь пуля. Это куда меньше, чем предлагаю я.
Офицеры зашептались, а Чернецов, усмехнувшись, пошёл вниз по улице быстрым шагом.
21
Ростов-на-Дону, приёмный лазарет, январь 1918 года
В окне мелькнула бекеша с белой опушкой. София? Катя постучала по стеклу, стараясь привлечь к себе внимание, но на стук откликнулись только снежинки, с утра в беспорядке кружащиеся возле оконной рамы. Катя разочарованно выдохнула: возможно, это кто-то другой. София не должна быть здесь, она где-то под Таганрогом. Там идут бои, настоящая война. Вчера туда отправилась Гвардейская рота, и вместе с ней уехали две сестры милосердия и два врача из лазарета[7]. Катя тоже хотела поехать, но доктор Черешков не позволил, сказал, что скоро будет сформирован отдельный санитарный поезд, вот на нём они и будут служить. Что ж, пусть так, лишь бы не сидеть в лазарете и не слушать гула редких шагов, словно набат разлетающегося по пустым коридорам. Вот как сейчас.
Шаги стали громче и ближе, дверь распахнулась и в комнату влетела София.
— О, печь!
Она подбежала к печи, обхватила её руками и замерла на несколько секунд.
— Ужасный холод. Ветер. Думала, не дойду. Извозчики такие цены назначают! А ты чем занимаешься?
— Рисую.
Катя неопределённо указала на столик, где лежали кисточки и краски. София будто не услышала её. Она закрыла глаза и блаженно улыбнулась.
— Господи, как у вас тихо. А у нас третий день взрывы, стрельба. Красные совсем с ума сошли, как будто у них по девять жизней. Полковник Кутепов направил меня в штаб, поторопить этих крыс, чтоб прислали боеприпасов и продовольствия. У нас-то по одной жизни всего. А ты чем занимаешься?
Катя опять указала на столик.
— Я же говорю: рисую звёздочки на погоны.
София оторвалась, наконец, от печи и подошла ближе. На столике лежала пара погон — старые, солдатские. Катя уже успела прочертить белой краской тонкую полосу посередине, но, приглядевшись, по-прежнему можно было увидеть проколы от эмблем и полкового номера.
— Тамарочка Черкасская здесь, — присаживаясь рядом на табурет, сказала София. — Представляешь, служит в артиллерии. Помолвлена с поручиком Давыдовым. Совсем не красавчик, чего она в нём нашла? Но такой галантный. На прошлой неделе в Офицерском собрании сделал ей предложение. Дамы из благотворительного общества устроили аукцион, разложили на столах всякие безделушки, а он вышел вперёд, встал на колено и попросил её руки. Так красиво… А кому погоны?
Вестерн. Не знаю, удалось ли мне внести что-то новое в этот жанр, думаю, что вряд ли. Но уж как получилось.
Злые люди похитили девчонку, повезли в неволю. Она сбежала, но что есть свобода, когда за тобой охотятся волхвы, ведуньи и заморские дипломаты, плетущие интриги против Руси-матушки? Это не исторический роман в классическом его понимании. Я обозначил бы его как сказку с элементами детектива, некую смесь прошлого, настоящего, легендарного и никогда не существовавшего. Здесь есть всё: любовь к женщине, к своей земле, интриги, сражения, торжество зла и тяжёлая рука добра. Не всё не сочетаемое не сочетается, поэтому не спешите проходить мимо, может быть, этот роман то, что вы искали всю жизнь.
Жизнь Гофмана похожа на сказки, которые он писал. В ней также переплетаются реальность и вымысел, земное и небесное… Художник неотделим от творчества, а творчество вторгается в жизнь художника.
Перед вами грустная, а порой, даже ужасающая история воспоминаний автора о реалиях белоруской армии, в которой ему «посчастливилось» побывать. Сюжет представлен в виде коротких, отрывистых заметок, охватывающих год службы в рядах вооружённых сил Республики Беларусь. Драма о переживаниях, раздумьях и злоключениях человека, оказавшегося в агрессивно-экстремальной среде.
История превращения человека в Бога с одновременным разоблачением бессмысленности данного процесса, демонстрирующая монструозность любой попытки преодолеть свою природу. Одновременно рассматриваются различные аспекты существования миров разных возможностей: миры без любви и без свободы, миры боли и миры чувственных удовольствий, миры абсолютной свободы от всего, миры богов и черт знает чего, – и в каждом из них главное – это оставаться тем, кто ты есть, не изменять самому себе.
Жизнь подростка полна сюрпризов и неожиданностей: направо свернешь — друзей найдешь, налево пойдешь — в беду попадешь. А выбор, ох, как непрост, это одновременно выбор между добром и злом, между рабством и свободой, между дружбой и одиночеством. Как не сдаться на милость противника? Как устоять в борьбе? Травля обостряет чувство справедливости, и вот уже хочется бороться со всем злом на свете…
«Однажды протерев зеркало, возможно, Вы там никого и не увидите!» В сборнике изложены мысли, песни, стихи в том мировоззрении людей, каким они видят его в реалиях, быте, и на их языке.
Всю свою жизнь он хотел чего-то достичь, пытался реализовать себя в творчестве, прославиться. А вместо этого совершил немало ошибок и разрушил не одну судьбу. Ради чего? Казалось бы, он получил все, о чем мечтал — свободу, возможность творить, не думая о деньгах… Но вкус к жизни утерян. Все, что он любил раньше, перестало его интересовать. И даже работа над книгами больше не приносит удовольствия. Похоже, пришло время подвести итоги и исправить совершенные ошибки.