Графиня Монте Карло - [80]

— Смотри, внучка!

Надо было сбросить это наваждение, отвлечься, позвонить куда-нибудь. Голос дона Луиджи немного снял непонятное напряжение.

— Добрый день, доченька. А мы как раз все за столом. Приехал из России твой молодой друг; он привез такое предложение… Такое!..

Выяснилось, что Саша уже нашел в России покупателя на все вино из погреба синьора Оливетти, причем предложил настолько высокую цену, что старый граф трижды просил повторить ее, думая, что он ослышался. Но по телефону называть ее не стал, чтобы не сглазить.

Затем трубку взяла бабушка, которая первым делом поинтересовалась, живы ли еще парижские мужчины или они все бросились в Сену. Аня слукавила, сказав, что целыми днями сидит у себя в номере, так как дела отнимают больше времени, чем она думала. Объяснение было неубедительным.

— Что-то ты недоговариваешь, внучка, — вздохнула умная старуха.

А дел и в самом деле было по горло. Это был пока первый из всех дней, когда Аня смогла спокойно побродить по городу. Ну и день ее приезда был более или менее свободным, до тех пор, пока она не заявилась в «Шератон», где ее поначалу приняли за самозванку, но потом, посмотрев бумаги, подписанные графиней Радецкой, которую правление компании в своих мыслях и мечтах давно похоронило, все забегали. Паника длилась сутки, потом пару дней шли переговоры. Но все закончилось благополучно: ее уговорили взять пакет акций, какие-то еще деньги перевели на счет и дали два абонемента в театры: в «Комеди Франсез» и в «Гранд Опера». Но комедию с оперой пришлось отложить, так как оставались еще японцы. Потомки самураев тоже растерялись: судя по всему, они решили, что графиня Радецкая давным-давно сделала себе харакири, раз не приезжает за своими дивидендами. Сумма за сорок два года получалась не маленькая. Один самый хитрый японец даже сказал, что если бы эта сумма была в иенах, то их всемирно известная фирма все равно разорилась, а в долларах — разорится вся Япония. И вообще — зачем такой прекрасной девушке думать о каких-то там дивидендах, когда за окном цветет сакура…

— А в Сене плавает суши, — перебила его Аня. — Когда я получу свои деньги?

Члены японской делегации прищурились, чтобы вредная итальянка не заметила, как они перемигиваются, потом самый главный из присутствующих на переговорах хитрецов положил перед девушкой листочек с расчетами дивидендов, где на всю длину строки стояли цифры с бесконечным количеством нулей.

Японец изобразил сердечный приступ и перед тем, как вызвать из Японии бригаду «скорой помощи», спросил:

— Может, эта сумма Вас устроит, но только в иенах?

— Можно, только умножьте ее на курс иены.

Самураи пригорюнились и пошли плакать в «Мулен Руж».

А графине Монте Карло было наплевать, что они из Страны восходящего солнца: она же не собиралась к ним на рыбалку. На зорьке и в Париже хорошо клюет. Утром самый хитрый позвонил и сообщил, что через два дня приедет Сам Председатель Наблюдательного Совета Корпорации и с ней обо всем договорится. А он сейчас в Амстердаме по очень важным делам.

Первый день уже прошел. А утром второго Аня встала пораньше, принарядилась и отправилась к Монмартру.

Андрэ открыл дверь, держа в руке стакан с йогуртом.

— Ой, — произнес он почти по-русски, пытаясь застегнуть на груди пуговичку джинсовой рубашки.

Но Аня сделала вид, что ничего не заметила.

— Вот, — сказала она, глядя на облупившуюся краску стены прихожей, — зашла поглядеть, как Вы живете, и на Ваши картины заодно.

Надо было сказать наоборот: на картины, на условия проживания, но и она растерялась, сама не зная почему. Он наконец застегнул пуговицу и провел ее в студио. Комната была большая — метров пятьдесят. В уголке стоял старинный буфет, современный кухонный стол и газовая плита, а, может быть, и электрическая. Аня туда не смотрела. А на стенах висели картины: яркие квадратики, прямоугольнички, кружочки, пунктирные линии, точки и тире.

— Ну как? — спросил Андрэ.

— Я не большая специалистка, — призналась девушка и тут же соврала, — но мне нравится.

— Это работы Франко, — объяснил молодой человек, — а мои — вон в углу стоят.

И он вскинул руку в сторону приставленных у стены лицом к лицу холстов.

«Господи, — попросила Аня, — хоть бы мне понравилось: он так красиво улыбается.» Она обернулась к художнику, но он был серьезен, и графиня Монте Карло приказала:

— Показывайте!

Он поворачивал холсты и пояснял:

— Это Монмартр, это снова он, это — бульвар Монпарнас во время дождя. А это парочка влюбленных, играющая в бильярд на раздевание… Простите!

На темном холсте светился изумрудный прямоугольник с бильярдными шарами, от которых во все стороны падали тени. Перегнувшись через стол навстречу друг другу, целовались полуобнаженные парень и девушка. Они держали кии в руках, но все это было неважно: и шары, и кии, и софит над столом, и темнота вокруг — все, кроме их закрытых глаз…

— Это — Сена зимой, — продолжал выставлять работы Андрэ, — это — остров Сите с Нотр Дам, это…

— Погодите, — прошептала Аня, — не так быстро.

Она еще не пришла в себя от такого обилия красоты. Смотрела на то, что он успел выставить.

— А это больной художник и его спасительница-муза — она пришла с бутылкой португальского портвейна и с таблетками аспирина.