Графиня Монте Карло - [78]

— Зеро-о?! — удивился крупье и повторил твердо: — зеро, господа!

«Домой, — решила Аня, — и немедленно. Восстановлюсь в университете, получу образование, пойду работать.» Но мозг подсказывал: «Зачем? Ведь ты богата! Ты очень богата! Ты можешь делать теперь все или не делать ничего! Ты можешь купить не квартирку на окраине, а дворец в центре. Ты можешь взять на работу всех выпускников университета, ты можешь вытащить из грязи Оленьку Судзиловскую и раздавить Филиппа, как пиявку».

— Хотите получить Ваш выигрыш? — согнулся перед ней менеджер.

— Да, — кивнула Аня, — и как можно быстрее.

Обе могилы утопали в цветах. Букеты лежали и на могилах штабс-капитана Радецкого и его матери. Сумерки накрыли Ниццу, на набережной вспыхнули фонари, и море сразу погрузилось во тьму. Темные тени легли на могилы. Дрожали только свечи, зажженные девушкой.

Хрустнул гравий на дорожке. К Ане подошел старик-сторож и сказал девушке по-французски:

— Простите меня, мадемуазель, но кладбище уже закрывается.

— Ухожу, — ответила она на родном языке.

— Вы — нездешняя, как я погляжу, — он тоже перешел на русский, — я Вас не знаю. Из Парижа?

— Из России.

Старик вздохнул и посмотрел на купола Свято-Николаевского Собора.

— Как там? Я ведь ни разу не был дома.

— А где дом?

— Романовский хутор[11] на реке Кубани. Отец говорил, что там самое красивое место на Земле. Он денщиком служил у генерала Щербатова. Вон она — генеральская могилка сразу же за участком Радецких.

Он взглянул на Аню, потом на цветы.

— Вы родственница Барятинским? — спросил он с надеждой.

— Князю Ивану Александровичу — правнучка. А Константин Иванович — мой отец.

Старик пригладил бороду и выпрямился:

— Тогда позвольте, сударыня, ручку Вам поцеловать. Великий предок был у Вас — Александр Иванович, генерал-фельдмаршал! Кавказ покорил! Мои прадеды с ним тогда были.

— Не очень-то и покорил, — улыбнулась Аня.

— Да, да, — вздохнул старик, — здесь тоже передают про Чечню. А были бы живы такие люди, как Барятинские, все было бы спокойно.

Они шли по посыпанной гравием ровной дорожке мимо надгробий с фамилиями Долгоруких, Нарышкиных, Юсуповых, Салтыковых, Юденичей, Ивановых, Петровых и многих других — офицеров, инженеров, ученых, философов, уличных музыкантов и таксистов — тех, кому выпала горькая и несчастная судьба: жить и умереть вдали от родины.

В доме графа начался ремонт, которым руководила Франческа. А в заброшенном флигеле монтировали линию по розливу вина.

Дон Луиджи не сидел на месте, передвигался по поместью с достоинством и часто повторял, когда видел рядом Анну:

— Эх, заживем мы скоро, доченька!

Однажды он сказал ей почти серьезно:

— Может быть, казино в сарае откроем?

Он, конечно, шутил. Синьор Оливетти боялся, что Анна, которая собралась съездить в Париж, пропадет навсегда. А вот графиня Радецкая ничего не боялась.

— Давай, милая, развейся немного. Романы там покрути всякие. Чтобы все эти французы, не говоря уже о япошках с их шератонами, летели вверх тормашками! Но…[12]

Старуха грозно поднимала вверх палец и опускала его лишь после того, как Аня обнимала и целовала ее.

— Я все знаю, бабушка.

Весна уже полыхала вовсю. Все вокруг цвело и пахло, трудились пчелы, и порхали бабочки. День отъезда приближался неотвратимо быстро.

Денис закончил ремонт «бугатти», но плату за работу брать отказался. Вообще, он казался грустным. И только однажды, когда они носились на «бугатти» по Турину, сказал:

— Хочу уехать из Израиля. Отец не против, и мать, наверное, тоже. Можно было бы перебраться сюда, открыть здесь авторемонт, но это то же самое, что ехать в Тулу со своим самоваром.

— Возвращайся в Петербург.

— Вот я и думаю, — серьезно ответил Денис.

И тогда Аня поняла, что задерживаться с поездкой в Париж не следует.

Глава третья

Площадь обрамляли двух- и трехэтажные небольшие дома. Площадь была маленькая, но казалась огромной из-за количества людей, которым здесь было тесно. На площади росли каштаны с распускающимися листьями и сидели художники, продающие свои картины. Некоторые бородатые люди тут же предлагали прохожим нарисовать их портрет.

— Сколько это будет стоить? — спрашивали художника.

— Сколько заплатите, — пожимал плечами гений, — вообще-то это бесценно.

Некоторые клали деньги в широкополую шляпу, но от шедевров отказывались.

В углу площади был проход к Собору Святого Духа, белые купола которого возвышались над зелеными от старости крышами низкорослых построек. Но все равно это было самое высокое место в городе и очень любимое туристами. Площадь называлась Монмартр.

Аня сидела в уличном кафе под красной маркизой, пила кофе и смотрела на толпу.

— К Вам можно подсесть?

Анна обернулась и увидела небритого длинноволосого молодого человека, который держал в одной руке кружку пива, а в другой тарелку с сосисками.

Девушка кивнула и стала смотреть на площадь с еще большим вниманием.

Народ вокруг был беззаботный и веселый, многие художники сидели в обнимку со своими девушками и целовались. А те, кто пришли на площадь купить картину или просто поглазеть на парижскую достопримечательность, улыбались, глядя на влюбленных. Весь воздух над площадью был пропитан свободой и беззаботностью. Уходить отсюда не хотелось, и потому Аня подозвала официантку, чтобы заказать еще кофе. Небритый молодой человек уже допил свое пиво, но не уходил.