Государство, религия, церковь в России и за рубежом №3 [35], 2017 - [124]

.

Хотя подавляющее число исследователей подчеркивают прагматизм «нового курса» сталинской церковной политики, они же единодушно пишут о положительных, хотя и не совсем основательных, изменениях положения церкви и верующих в СССР: «Не подозревая о тайных замыслах Сталина, Церковь жадно вдыхала воздух возрождения»[514]. Справедливости ради стоит заметить, что в то же самое время (1943—1944 гг.) Православная церковь на оккупированных территориях Ленинградской области имела гораздо больше возможностей для ведения духовно-просветительской, образовательной, миссионерской и благотворительной деятельности, чем приходы Московской патриархии в условиях начавшегося «нового курса». Этот факт не мог ускользнуть от внимания советских разведчиков, которые отправляли на «большую» землю не только данные, связанные с военными действиями противника, но и сведения о настроениях среди мирного населения, в том числе в вопросе религиозном.

В этом контексте весьма привлекательной выглядит версия западного исследователя С.М. Майнера, согласно которой «новый курс» был запущен сталинским правительством, исходя из насущных задач реоккупации[515]. Именно в тот период войны, когда Красная армия начала освобождать значительные оккупированные территории Украины, Белоруссии и Прибалтики, в Кремле созревает план изменения церковной политики. Он потребовался для того, чтобы местное население этих территорий, более двух лет проживавшее в условиях нацистской пропаганды и нового порядка Третьего рейха, как можно скорее и наименее болезненно возвратилось в парадигму советского строя и коммунистической идеологии. Как известно, для большей части мирных граждан, особенно крестьянского населения, Православная церковь являлась существенным авторитетом. Не привлечь этот мощный ресурс для решения своих задач советская власть не могла.

В монографии Майнера в основном речь идет о реоккупации национальных окраин СССР, тех территорий, которые Сталин приобрел после пакта (Риббентропа и Молотова) о ненападении августа 1939 года, незадолго до войны с Германией. Однако, как показывают факты, церковная ситуация в оккупированной части Ленинградской области, особенно в ее приграничных псковских районах, во многом совпадает с той картиной развития событий, которую предлагает Майнер. Можно сказать, что в его изложении «новый курс» обретает сугубо негативную оценку, поскольку он являлся эффективным инструментом для жесткого укрепления советского режима на отвоеванных у Германии территориях. Однако еще до того, как установить советскую власть, требовалось провести основательную подготовку, которая, по Майнеру, имела три основных направления. Первое направление — пропагандистское, когда ярлыки «фашистский» и «нацистский» навешивались «на малейшее проявление антисоветского, особенно нерусского национализма». Второе направление — церковно-каноническое; в этом случае возрожденный по приказу Сталина Московский патриархат «отлучал от церкви мятежных священнослужителей, передавая их приходы и церковную собственность лояльным Москве священникам». Третье направление связано с непосредственными действиями советской разведки, агенты которой трудились «над проникновением в политически ненадежные центры и их разложением». Они также не останавливались перед физическим устранением «религиозных деятелей, которых нельзя было подчинить или с помощью запугивания заставить сотрудничать»[516].

Для того, чтобы проиллюстрировать эти три способа воздействия Кремля на независимую от советского влияния церковную жизнь в оккупированных районах Ленинградской епархии, обратимся к некоторым конкретным фактам. Сразу следует указать на то, что «независимость» от советского влияния была несколько условной, так как в немецком тылу полномочными представителями советской власти являлись партизанские отряды, которые пытались со своей стороны контролировать жизнь оккупированных территорий. В 1943 году партизанское движение на территории Ленинградской области особенно укрепилось, под контролем партизанских бригад находились целые деревни и даже волости. Контролирующие функции, судебная и исполнительная власть осуществлялась специальными органами — оргтройками, действовавшими в каждом отряде. Несмотря на то, что эти территории находились под немецкой оккупацией, члены оргтроек строго следили за тем, как местные жители исполняют советские законы. Один из ветеранов партизанского движения писал: «В основе работы оргтройки были законы советского государства, конечно, с учетом военной обстановки и особенностей фашистской оккупации»[517]. Именно члены оргтроек (нередко из числа сотрудников милиции, прокуратуры, партийных и комсомольских работников) «выполняли и судебные функции, вынося приговоры и приводя их в исполнение в отношении изменников Родины, предателей и пособников оккупантов»[518]. Поскольку решающую роль в организации партизанского сопротивления играла Коммунистическая партия и ее верный слуга НКВД, то можно предположить, что отношение партизанского подполья к процессам церковного возрождения, происходившим при одобрении оккупационных властей, было крайне негативным. Для партизан-коммунистов «церковники», легализовав свое служение с приходом немецких оккупантов и тем самым проявив свою предательскую сущность, естественно попадали в категорию «пособников» оккупантов.