Государство, религия, церковь в России и за рубежом №2 [35], 2017 - [78]

Терпимое отношение российских властей к буддизму является фактом, однако это не означает, что к буддизму относились с пониманием и уважением. Взаимоотношения государства и буддийской общины регулировались целым рядом правил и постановлений, принявших наиболее завершенный вид в Положении о ламайском духовенстве в Восточной Сибири (1853). Однако отношение к буддизму Православной церкви на всем протяжении истории борьбы за духовное пространство в регионе оставалось непримиримым, а «к концу XIX века эта оппозиция обострилась до предела»[4]. Неудачи окрестительной политики связывались главным образом с буддийским духовенством, пользующимся авторитетом и влиянием среди бурятского населения: «ламы сильно стращают инородцев при принятии христианской веры»; «инородцы большею частью очень твердо держатся своих суеверий; но не по убеждению в их истинности, потому что с истинами своей веры они незнакомы; а потому что считают эти суеверия законною верою монголов, а еще более по страху от лам, чем от властей своих, единодушно действующих с ламами. Лам же так много и так часто они разъезжают по улусам, что инородцы находятся у лам в совершенном порабощении»[5].

Между тем реальная причина, безусловно, заключалась в том, что православные священники и чиновники, упорно называвшее буддизм язычеством, не желали понимать смысла буддийского вероучения и вдаваться в причины его влияния как на традиционно принадлежащих буддизму восточных, так и на предбайкальских бурят, буддизация которых ускорялась в течение XIX в., что с неудовольствием отмечалось в донесениях руководства епархии в Синод. Так, еще в 1841 г. архиепископ Иркутский Нил писал:

Из Аларских и Балаганских бурят много уже христиан. Число сие и вообще расположенность в сих племенах к духовному просвещению год на год возрастают: ибо Духовенству есть возможность действовать на них с большим удобством, нежели на других… Потому, что между ними господствующее верование Шаманское, последователи которого гораздо ближе Буддистов к Христианству. К сожалению, ламы из Забайкала начали к ним прокрадываться. И быв поддерживаемы Родовыми Начальниками — Тайшами[6], всегдашними врагами христианства, ощутительно изменяют дух в племенах» (сохранен стиль оригинального документа. — Авт.)[7].

Идентификационная и консолидирующая роль буддизма становится весьма заметной с конца XIX в., то есть с момента зарождения бурятского национального движения. Одновременно стремление Православной церкви закрепить свои позиции среди бурят тоже усиливается, характеризуясь нередко крайними проявлениями в виде насильственного крещения, примеры которого достаточно многочисленны, хотя лишь часть из них отражена в документах, в частности, в жалобах на имя иркутского генерал-губернатора. Примечательно, что в жалобах предбайкальских бурят часто упоминается буддийская религиозная принадлежность, которая и является главным препятствием принятию православия: «Потребовали меня, а здесь объявили мне, чтобы я принял православие. Исповедуя Буддийскую религию (Ламайскую), я не желал манкировать ей, а видя настояния — вынужден был скрыться и действительно уехал в тайгу, оставив дома беременную жену свою»[8] (которая и была окрещена в церкви, куда ее затащили в бессознательном состоянии после нанесенных побоев[9]). Следует отметить, что насильственные крещения в 1890-е гг. были результатом служебного рвения с целью отметить посредством роста числа окрещенных (какие бы ни применялись методы) знаменательное событие — посещение в 1891 г. бурятских территорий наследником-цесаревичем Николаем. Виновные в насильственном крещении утверждали, что «таковое производится по желанию и распоряжению Государя Наследника Цесаревича, а потому и жалобы… не будут иметь никаких последствий»[10].

С точки зрения тех, кто выполнял задачу крещения, обращенные в православие инородцы в действительности не становились христианами: «Большая часть их знают христианство только по имени»[11]. А наделенные властными полномочиями буряты принимали крещение из карьерных соображений, оставаясь в религиозном отношении буддистами или шаманистами: в донесении в Синод иркутского епископа подробно описывается, что бывший тайша тункинских инородцев, равно как и его сын, ставший тайшой, получал государственные награды за обращение инородцев в христианскую веру. Однако и тот, и другой

доселе не только по убеждению внутреннему, но и по внешности остается идолопоклонником. При посещении моем его дома, состоящего из двух больших комнат, в передней я видел икону святителя Николая, а во второй и главной я встретил всю переднюю стену, уставленную идолами изваянными и живописными, из которых некоторые изображены точно в таком виде, в каком пишутся злые духи… Старый Тайша тайно питает даже враждебное чувство к христианству[12].

Получив предложение немедленно избавиться от «идолов», передав их одному из сыновей, ставшему ламой, бывший тайша «отказался решительно… и отвечал, что он ни за что не расстанется со своими идолами-покровителями»[13].

Подозрительность по отношению к чужеродной религии заставляла защитников православия искать в буддизме подрывные элементы. Для этого, конечно, необходимо было в той или иной степени ознакомиться с основами вероучения, чем занимались и священники епархии, и православные миссионеры. Поиски враждебного смысла касались не только деятельности буддийского духовенства, но и религиозного учения. Примечательно, что выискиванием злонамеренного содержания буддийских проповедей и молитв занимались и те, кто долгое время проживал вблизи бурят, наблюдал практическую жизнь буддистов и прикладывал усилия для понимания буддийской культуры. Иркутский священник И.А. Подгорбунский, известный своими незаурядными знаниями о бурятах, автор многочисленных трудов о буддизме и шаманизме и собиратель культовых предметов, выступил с резкой критикой молитв, сочиненных Хамбо ламой Гомбоевым