Господствующая высота - [33]

— Потому и ношу, — говорю. — За себя и за того парня. Если бы не Стикс и если бы не наш культпоход, серпантин бы выжгли подчистую. Никто бы тогда не ушел. Из той бесконечной нитки — ни одна душа. Эту ловушку, с обвалом и засадой на магистрали, духи готовили больше месяца.

Упрямо поджав рот, Саманта качает головой, встает со стула и дает знак своему охраннику подождать ее в вестибюле. Молодчик довольно потягивается, вскакивает и, мельком козырнув мне, выходит из зала.

— А вы никогда не думали, что Арис Варнас и был из тех, кто готовил ловушку? — спрашивает Саманта, роясь в бумажнике. — И, скажем, никогда не пробовали проверить его по архивной базе бригады в Гардезе?

— И что?

— А то, что он не служил там. Его нет в файлах никакой советской части, которая воевала в Афганистане. Нет даже в документах вашего полка. Хотя многие помнят его. Еще из Литвы нам ответили, что человека с такими данными оттуда не призывали в армию, он никогда не жил там — по крайней мере официально.

В отместку за этот уверенный и высокомерный, как мне кажется, тон я собираюсь солгать — заявить, что да, проверял военные архивы, что видел имя Стикса в списках личного состава гардезской ДШБ, и прочая, — но встречаюсь с Самантой глазами и понимаю, что она смущена, почти взволнована.

— А как же он тогда переехал к вам?

Саманта бросает купюру возле своей недопитой бутылки с водой и опирается кулаком на спинку стула.

— Это мы и пытаемся выяснить.

— Да что у вас там стряслось, за рекой?

— Мы сами пока не очень понимаем.

— Саманта, я с вами был откровенен.

Ребром ладони, как бы подбадривая себя, она пристукивает по спинке.

— Погибли люди. Много людей.

— Засада?

— Была… одна операция. Наша группа уничтожила пост талибов в горах. Потом пехотинцев не смогли эвакуировать из-за плохой погоды. Они два дня не получали подкрепления, имели оборону от окружения в одиночку. А потом, когда погода исправилась и помощь пришла… в общем, потом они открыли огонь по своим.

— По ошибке?

— Нет. Имелся большой радиообмен, целые сутки. Ошибка исключена.

— И что с этим радиообменом?

— Мы слышим своих солдат из группы, как они кричат между собой и ругают командование, но когда записи дали послушать их семьям, никто никого не узнал. Родные говорят, что голоса на пленке не принадлежат их сынам или супругам.

Я наваливаюсь локтями на ноги и стискиваю голову в ладонях так энергично, будто хочу выдавить из нее весь хмель.

— И этот, — говорю, — Димас у них там верховодил?

— Нет, не совсем, — отзывается Саманта после секундной задумчивости.

Я прихлопываю себя по темени.

— Как это, не совсем?.. Кстати, вы обещали показать его карточку.

Саманта снова медлит с ответом, словно чего-то ждет. Я складываю руки и поднимаю на нее глаза. Она отрешенно смотрит куда-то мимо меня.

— У меня нет фото.

Я оборачиваюсь по направлению ее взгляда.

— Почему?

Саманта задвигает свой стул под стол.

— Оно не нужно. Вы его видели. Дейм… Димас был тут, со мной.

Я таращусь, как со сна, то в угол, где только что сидел стриженый молодчик, то на дверь в вестибюль.

— И… кто же тогда был там, на высоте?

— Я могу сказать только то, что знаю из досье того, кто на высоте. По документам он тоже Димас Варнас, восемьдесят шестой год рождения, сын своего отца.

— Стикса?

В кармане у Саманты звонит телефон.

— Да. Сын Ариса Варнаса.

— С ума сойти… — Я опять берусь за голову. — Бред какой-то… Или, постойте, — выпрямляюсь с шальной полуулыбкой, — так, может, просто напортачили в этих… что там у вас… в призывных комиссиях?

— Вы читаете мои мысли.

— То есть?

Саманта на ощупь прерывает звонок.

— Иногда я тоже хочу верить, что это обычное недоразумение… То есть — нет, сейчас, после проверки, мы абсолютно точно знаем, что тот, кто был на высоте, пользовался документами настоящего Димаса, верней, подделал их.

Я сижу с разведенными руками.

— А во что вы не хотите верить?

Усмехаясь, она большим и средним пальцами вразлет оглаживает брови.

Повисает долгая, приправленная гулом голосов и музыкой, пауза.

— В то, что на самом деле там воюем не мы, а, как вы говорите… — Саманта делает вид, что не может подыскать нужное слово, но явно ждет моего наводящего вопроса, поэтому я молчу. — Не мы, а кто-то… ну, как вы рассказывали про себя во время боя — хоть македонцы, хоть вожди Атлантиды.

— Я — серьезно, — говорю.

— Я тоже. — Она опять смотрит на часы. — И большое спасибо, что уделили мне время. Я должна идти.

— Чем все кончилось с той группой на посту?

— Извините, я не могу об этом говорить.

— Тела опознали?

Саманта медленно пятится к выходу.

— Только тех, кто погиб раньше, в бою.

Я подбираю затекшие ноги:

— Ушли, значит?.. А этот, Димас — ну или кто там за него — может, его и не было вообще?

— Вам будет лучше, если взять трубку.

— Какую трубку?

Прежде чем скрыться в дверях, Саманта выставляет сложенную лодочкой кисть и подносит ее к лицу, как зеркальце.

Я слепо гляжу перед собой. Мое душевное состояние таково, что мне кажется, будто я не умещаюсь на стуле, занимаю целиком пространство от бара до стены. Ненадолго, по-видимому, я и вовсе отключаюсь от окружающего. Сцена с простоволосой фигуркой в окопе перебивается шумом кабака. В голове у меня, точно в дробилке, трещит и рассыпается реплика из моей же утренней речи в ареопаге — о том, что мир для тех, кто воевал, есть отсроченная война, стихший до поры грохот загробья. Следом за этими измельченными словами — и как будто из них же — вырисовываются подвижные черты Стикса. Я вижу его по грудь, в песочной форме американского морского пехотинца. Молодой, улыбающийся, с непокрытой головой, Арис берет изо рта сигарету, выдыхает дым и несколько раз кряду, с шутовской присказкой: «Bada-bing», — отгибает над правым глазом и приставляет обратно накладную бровь. Ему хлопают и подсвистывают. Слышится неуверенный женский голос. Кто-то осторожно трогает меня за плечо. Захваченный трюком с бровью, я сижу облокотясь на колени, с трубкой в руке, и не сразу могу оторваться от экрана. Надо мной склоняется референтша. Лицо ее румяно от беспокойства. Она участливо смотрит мне в глаза, оглядывается на дисплей телефона и что-то спрашивает о самочувствии. Я ничего не отвечаю ей, так как просто не понимаю, кого она имеет в виду.