Господствующая высота - [28]
— Бумаги. Там вон…
Пройдя в угол, я поднял с пола, в вершке от края рукава, переложенные один другим, как половинки колоды при тасовании, военный и комсомольский билеты Ариса Варнаса. Сплошь заляпанные кровью, слипшиеся книжицы пришлось едва не разрывать, и все-таки я испытал брезгливое чувство, когда увидел, что оба гашеных лика Стикса в них запечатывались кровяными оттисками пальца.
— Штурма-то не было, да, — убитым тоном открытия сообщил Дануц давно известное мне, замер и гоготнул: — Фа, тебе на башку, как в жену, кончают, а ты… — Он отбросил окровавленную аптечку, развел напряженными кулаками и с размаху плюнул в колодец. — И ведь вкалывали, как не для себя — как для него. Теперь киздец. Ищи ветра в жопе. Заходеште на ша́ру.[59] Гниды.
Я сдернул гимнастерку со стены, перехватил ее за шкирку, вложил документы Ариса в нагрудный карман и неожиданно увяз пальцем в открывшейся под карманом пулевой дыре с еще скользкой изнаночной каймой.
— А, или нет? не ушел? — засомневался Дануц, глядя, как я выдергиваю палец, скручиваю куртку валиком и заталкиваю ее под пулемет. — То ж ему под самую ложку засветило, в кишку. Нет?
Встав на краю колодца, я с гадливостью, словно только что ковырялся в ране, отирал руку о штаны. Кочковатые стенки ямы сходили в кромешный мрак. Хлам и пятна крови по краям делали ее похожей на кратер после извержения. Не зная, что имею перед собой заглавную декорацию своих будущих кошмаров, я воображал на дне этой разрытой тьмы брусчатку зиндана с еще одним провалом между камней.
— …Нет? — повторил Дануц.
Я поднес к лицу свои шелушащиеся от сухой крови пальцы.
— Не знаю. Но он вытащил нас на стволы. Не боком, так ползком. Наша бойня впереди. Это начало.
— Какое еще начало?
Где-то на обочине моего слуха занималось плотное, веявшее штормовыми токами облачко. Сотканное из вопросов, как состоит обычная грозовая туча из заряженных частиц — насколько наше предупреждение переодетым духам о «дезертире» могло повредить Стиксу? что сталось бы с нами самими, обойди мы его на те роковые минуты, на которые он опередил нас? ведал он, на кого выходил и кому являл тут свое чудо смерти, или обманывался, как мы? и проч. — облачко это в то же время было (да и остается до сих пор) знаком отсрочки решения, санкцией не только на заблуждение, но и на подлог.
Ответом Дануцу стали крики и автоматная стрельба на северных позициях. Покатисто ахнув, в районе командного пункта хлопнулась мина. Свистанули осколки, и земля, будто сдуваясь, мелкими шажками пошла из-под ног. Глянув на часы, я увидел на своем запястье придавивший «победу» расстроенный «ориент» и, как должное, почему-то отметил время по нему. Жарко треснул еще один минный разрыв, теперь совсем недалеко, отчего заложило уши и запылило под стенами. Дануц присел на корточки, кивнул на яму и что-то спросил. Уверенный, что троянская нора больше не представляет для нас опасности, я все-таки приказал молдаванину соорудить поперек колодца ловушку с гранатой, потом идти на КПП, а сам отправился на подмогу Мартыну с Бахромовым.
В расположении яснело буквально на глазах. Что это был не просто редевший туман, но сбегавшее от ветра в ущелье облако, я понял, как только вышел на позиции — траншеи по кромке невидимого склона смахивали на берег сказочного парно́го залива. Во все еще зыбкой дали начерно проступала дымчатая громада противоположного склона-«острова». Мартын и Бахромов целили в снежистую муть у себя под ногами, как охотники в рыбу на мелководье, и постреливали в нее одиночными не то на звук, не то наугад.
— Выскочили — и бултых? — сказал я через внутренний бруствер.
Мартын не слышал моего оклика, а Бахромов повернулся нерешительно и с опаской, то есть сначала наставил на меня автомат. Кивком я дал знать узбеку, чтобы он одернул Мартына. Владимирец оглянулся, я поднял руку, требуя внимания и дожидаясь, когда сзади подойдет Рома со своими подконвойными, потом отступил на шаг и, не глядя ни на кого, обратился ко всем:
— Это были дозорные. Значит, сейчас будут обрабатывать фланг: налет — штурм. Если подлезут так, что смогут закидать позиции гранатами — аяк талды. Досрочный дембель. Всем.
— …До морковкиного заговненья, — глядя на пленников, зачем-то ввернул Бахромов.
— Откуда тебе знать? — спросил меня Мартын.
— Они не знают точно, что тут произошло, но знают, что нас тут — раз два и обчелся, — заявил я первое поспевшее на ум. — Да и забегать с других сторон, видать, уже не с руки: день.
Пулеметчик пожал плечами.
— А — туман?
— Туман — сходит, — ответил я зло. — Имеешь что-то против?
Мартын с ухмылкой отмахнулся.
— В общем, план такой, — продолжал я. — Эшелонируемся…
— Чего? — уточнили почти в один голос Рома с Бахромовым.
Я было начал объяснять, что для подстраховки фланга нужно перетащить один ДШК на крышу командного пункта, однако меня перебил Марсель Брюно, который с присвистом, широким взмахом вытянутых рук провел воображаемую черту от траншеи вглубь заставы и хлопнул себя по ноге. Этим номером обстановка ненадолго разрядилась. Еще толком не оттертая от заводского масла, скользкая, как угорь, трофейная «сварка» была без лишних слов водружена на КП, и даже тренога ее кое-как привалена камнями. Затем Мартын ни с того ни с сего обругал японца, взявшегося — тоже ни с того ни с сего — почистить пулеметный станок. Кашима бросил в обидчика тряпкой, но тот словно перестал замечать что-либо, ковыряясь в ствольной коробке и патронном ящике. Японец стоял в воинственной позе, сжав опущенные кулаки. Мартын, продолжая возиться с лентой, скинул тряпку с локтя, и она упала под голову мертвому Файзулле. Мне хватило внимательного взгляда на товарища по учебке, чтобы понять, что главным объектом его недовольства был не японец, а я — мои командирские повадки при явно отсутствующем, некомандирском виде. Вместе с тем я почувствовал на себе задорные взгляды других свидетелей сцены. Колченогая мысль о том, что мои добровольцы перепуганы и ждут повода если не разбежаться, то послать подальше своего свихнутого вожака, нагнала меня на обратном пути к позициям, заодно с прораставшим из зенита, садящимся ревом мины, — звук этот привычно напомнил мне о каком-то детском кино про войну, и так же машинально, по-детски я прищурился и открыл рот.
