Горшок черного проса - [12]

Через несколько часов переправа полков почти закончилась, хотя движение лодок в обоих направлениях не прекращалось ни на минуту. На левом берегу остались лишь вспомогательные подразделения, службы прикрытия, командный пункт. Полки на противоположном берегу начали расширять плацдарм, не входя пока еще в соприкосновение с главными силами противника. Несмотря на это, командиры полков были обеспокоены тем, что слишком медленно подтягивалась к месту прорыва артиллерия. Весенняя распутица, болотистое левобережье затрудняли передвижение артиллерийских подразделений. Саперы пока спешно делали из лодок плавучие площадки, для перевозки пушек: соединяли вместе по девять — двенадцать лодок, покрывали настилом из досок. На берегу дробно стучали молотки и топоры.

— Это похоже на сжигание мостов, — пробормотал проходящий мимо Найденова и Макарова какой-то офицер.

— Что он сказал? — переспросил Найденов.

— Он сказал, что мы сжигаем за собой мосты… — ответил Макаров.

— Ты скажи ему, что он дурак!

— Не хочется догонять. Но, если до вечера он не станет покойником, мы ему тогда и скажем. Мы ему так и скажем: ты дурак, господин ротмистр!

— Верно, Гриша. Впрочем, я, кажется, пьян… — Найденов расстегнул и без того просторный ворот гимнастерки.

— Тебе сегодня все можно, Вася! — сказал с тихой завистью Макаров.

Они действительно изрядно выпили в блиндаже. Кажется, вопреки тайным опасениям Найденова, все шло как нельзя лучше, все удавалось.

Ни Найденов, ни Макаров, да и никто из белых не знали, что в тот момент, когда над колокольней церквушки в Гоньбе взвился их флаг, командир первой бригады красных Воробьев срочно потребовал к телефону комдива двадцать первой дивизии Овчинникова и передал тревожную весть о начавшемся наступлении белых в районе села Гоньба. Это произошло на стыке первой и второй бригад дивизии. Комдив отдал необходимые приказания и помчался в бригады вместе со своим комиссаром Лиде.

— Этот странный приказ и прорыв белых — звенья одной цепи, — сказал комдив комиссару. — Когда мне передали телефонограмму, я сразу почувствовал, что тут что-то неладное…

— Хорошо, что мы не спешили передать приказ в полки, — сказал Лиде, не очень умело пришпоривая коня…

Не знал Найденов и того, что Овчинникову после получения приказа удалось связаться с командармом Шориным. Не сразу, не в первом часу ночи, а только к трем утра, но удалось. Путь связи был окольный: из Малмыжа через тыловые службы, через дальние населенные пункты, и наконец — в Вятские Поляны. Между командармом и комдивом состоялся такой разговор:

Овчинников: Мною получен приказ об отходе. В чем дело?

Шорин: Такого приказа не было… Скажите, Овчинников, где мы с вами виделись в последний раз?

Овчинников: В Осе.

Шорин: У кого?

Овчинников: Мы обедали на квартире у старушки, вдовы одного из участников обороны Порт-Артура.

Шорин: Кто у вас комиссар?

Овчинников: Лиде Адольф Михайлович.

Шорин: Позовите его к телефону.

Убедившись, что с ним в самом деле говорят комдив и комиссар двадцать первой дивизии, Шорин еще раз подтвердил, что никакого приказа об отходе войск он не передавал.

— Это провокация, — сказал он. — Я проверю, откуда он мог проникнуть к нам. Попрошу вас, Георгий Иванович, усилить бдительность, позвонить в бригады и принять со своей стороны все меры к восстановлению связи по линии Московского тракта. Очевидно, к проводу подключились белые.

— …Пьян я, Гриша, — снова сказал Найденов.

— Чепуха! — засмеялся капитан. — Ничто так не отрезвляет, как последняя рюмка коньяка.

— Может быть, ты и прав, — согласился Найденов. — Тогда зови своего этого, как его… Пескарева.

— Ха-ха-ха! — широко раздвигая губы, захохотал Макаров. — Да мы его… Эй, Пискарев! Где ты, каналья?

— Я здесь, вашбродь! — вырос словно из-под земли вестовой.

— Что там у нас еще есть?

— Есть, кой-чего, вашбродь…

— Неси-ка нам сюда, на природу.

— Один момент.

— Однако, ты его вышколил!

— У меня на этот счет своя система…

Вестовой прибежал с бутылкой, рюмками и конфетами. Налил и подал офицерам. Выпили за победу. В бутылке осталось еще немного коньяка.

— Угостим его? — спросил Макаров.

— Угостим, — согласился Найденов.

Найденов забрал бутылку у вестового, самолично вылил остатки коньяка в рюмку и галантно подал:

— Пей.

Тот потоптался на месте.

— Пей, коль угощают! — потребовал Макаров.

Вестовой выпил.

— Ты откуда родом, воин? — спросил Найденов.

— Вятский.

— Кто родители?

— Нет их у меня… Померли от тифа.

Офицеры переглянулись.

— Не отчаивайся, — сказал Найденов. — Отвоюем — бедствовать тебе не придется. Будешь у меня. Гоньбу видишь?

— Как не видеть. Знаю, ихнее благородие говорил, что это ваше имение.

— Вот будешь у меня. И не на плохом месте. Это я обещаю.

— Благодарствую.

— То-то же, А сейчас — иди.

Вестовой ушел. Офицеры остались во дворике. Вдруг Найденов увидел, как солдаты вывели из блиндажа Макарова после допроса очередного военнопленного.

— Ба! Вот так встреча! — сказал он Макарову.

— Что? — не понял капитан.

— Забавно…

— Тебе понравилась его борода?

— Сейчас все поймешь. Стой!

Бородач остановился, сумрачно взглянул на подвыпивших офицеров. Он был ранен: правая рука висела плетью, а на продырявленном рукаве гимнастерки темнело кровавое пятно.