Горшок черного проса - [14]

Над правым берегом стояли клубы дыма. Когда ветер разносил их, Найденов мог разглядеть красное полотнище над своей усадьбой. Красный флаг над Гоньбой! А ведь не далее как вчера он видел над своим домом другой флаг и думал, что вот и настал самый счастливый день в жизни.

Теперь все потеряно. Погибло, погибло без возврата! К родному дому Найденов испытывал сейчас такое же чувство, как к любимой женщине, побывавшей в руках врагов — поруганной, опозоренной…

— Макаров! — крикнул он и не услышал своего голоса в грохоте взрывов.

Но Макаров, стоящий возле орудий, обернулся. И Найденов, пошатываясь, пошел к нему.

…Да, он сам расстрелял, сжег Гоньбу. Собственными руками. С лица земли было снесено все: дом, постройки, даже церковь, на которой трепыхался красный флаг. Сильно пострадало и село. Интересно, отстроили усадьбу большевики? Какой стала теперь деревня? Ведь прошло столько лет!

Найденов погрел руки над огнем, повернулся к костру боком, потом спиной. Была глубокая ночь. Вокруг темнела молчаливая тайга. По-прежнему глухо шумела на перекатах река. По студеным горным струям двигались сейчас на нерест, пробиваясь через перекаты, заломы, водопады, стайки ленков и хариусов.

Спина согрелась. Теперь можно присесть на валежину, разуться, подставить к огню ноги.

…Бегство с берегов Вятки было неудержимым. Остатки полков уходили по раскисшим болотам. Красные преследовали их по пятам. Найденов отступал вместе с артиллеристами Макарова. Снаряды у них давно кончились, и капитан приказал батарейцам бросить пушки, утопив замки в болоте. Одна тягловая лошадь была убита, две достались офицерам, на остальных по очереди ехали солдаты. Не было с ним лишь вестового Акулова. Он умер от раны в живот.

По пути отступавшие уничтожали мосты, поджигали леса. Стычек с красными старались избегать, но однажды захватили в небольшой деревушке, куда наведались за провизией, пятерых разведчиков. Их выдал зажиточный крестьянин.

Озлобленные, тяжело пережившие разгром полков, распухшие от укусов комарья, батарейцы жестоко избили разведчиков и увели с собой в лес. Во время привала на краю болота начался допрос пленных. Не выдержав побоев, один завизжал, указывая на молодого, интеллигентного с виду парня в гимнастерке, но без знаков различия:

— Я все расскажу! Не бейте, я все расскажу… — лепетал предатель. — Вот это наш командир. А я из середняков, силой мобилизованный. Я все расскажу… Моя фамилия Шмаков.

— У, шайтан… — процедил другой пленный, очевидно, татарин. — Голова тебе долой надо…

— Это тебе надо долой голову! Ты недавно в партию вступил. Да еще этот вот коммунист, — взвизгнул Шмаков, снова показывая на интеллигентного красноармейца. — Он, ваши благородия, из бывших офицеров!

— Так, так, так…

Найденов и Макаров переглянулись.

— Фамилия? — спросил Найденов.

— Пусть этот гад скажет.

— А я хочу, чтобы ты сам.

— Извольте. Максимов Андрей Николаевич. Бывший прапорщик. Командир взвода. Все…

— Какой дивизии?

— Вы же знаете, кто вас преследует. Двадцать первая дивизия. Бригада — вторая. Что еще вам нужно?

— Как это так: русский офицер и вдруг предает Россию? Родину предает!

— Это еще не известно, кто предает — вы или я.

— Не известно? А что вы делаете с Россией? Куда вы тянете ее? В какую бездну? — В бездну? По-моему, все обстоит как раз наоборот…

— Товарищ командир… Какой шайтан с ними говорить? — Татарин бессильно опустил голову.

— Замолчи, скотина! — закричал Макаров и, коротко размахнувшись, ударил пленного по лицу.

— Я не скотина. Я человек. Это только вы нас за человек не считали, — сказал, выплевывая с кровью выбитый зуб, татарин.

— Ты — человек? — издевательски переспросил Макаров. — Вася, ты слышишь? Он — человек. Ха! Ты будешь сейчас мешком мяса! А ну, братцы, привяжите его к дереву! — приказал он батарейцам.

Солдаты быстро прикрутили пленного ремнями к осине. По требованию капитана один из них примкнул штык винтовки и вручил Шмакову:

— Если ты в самом деле раскаялся, заколи его!

— Я?

— Ты!

Шмаков побледнел, непроизвольно перекрестился, что вызвало улыбки на лицах офицеров, и взял винтовку. Затем кинул ее наперевес и пошел к своей жертве. Глаза татарина широко раскрылись, он оскалил зубы и зарычал.

Шмаков остановился было, но Макаров прикрикнул:

— Ну!

Штык с хрустом вошел в тело. Красноармеец дернулся и обмяк, повис на ремнях. Шмаков с трудом выдернул окровавленный штык, отошел в сторону и со стоном присел на землю, не выпуская винтовки из рук.

Вскоре они уже были далеко от страшного места.

И снова начался путь по бездорожью, через леса, болота. Конечно, заманчиво было вернуться к своим с пленными. Но они мешали в пути: их надо кормить, охранять. К тому же пленные могли стать серьезной помехой при возможных стычках с красными. Макаров предложил свой план расправы, и Найденов его тогда одобрил.

Когда остановились на привал, Найденов и Макаров подошли к пленному командиру, развязали ему руки.

— Максимов, у вас есть еще шанс остаться в живых, — сказал Найденов. — Ведь вы можете дать ценные сведения. Сейчас требуется только честное офицерское слово. И надо расстрелять тех троих. Вот и все. Мы с капитаном по возвращении доложим об этом командованию. Подумайте хорошо.