Горшок черного проса - [10]

Инструкция разведотдела на этот случай безапелляционна: перерезать линию связи. Но ведь ликвидация связи тоже может насторожить красных! Лучше было бы повременить с этим делом и попытаться как-то еще раз дезориентировать красных, а ему надо после передачи приказа возвращаться на левый берег к генералу Смолину… Что же делать?.. Сейчас в расположении красных тихо, они ни о чем не догадываются. Переправляться бы ночью на правый берег без шума и начинать действовать…

Размышления Найденова прервал торопливый шепот солдата-наблюдателя:

— Товарищ командир, красные!..

Действительно, со стороны Гоньбы ехали на подводе люди. Вскоре в бинокль уже можно было различить фуражки, лица. Двое были молоды, третий — постарше, с бородой и усами. Он изредка подергивал вожжи: видно, красноармейцы не очень торопились.

— Это они часовых поехали менять, — пояснил солдат, уже бывавший на том берегу и потому посланный капитаном Макаровым в качестве проводника. — Раз в сутки меняют, по утрам.

— А когда патрули проходят?

— Патрули чаще под вечер.

— Понятно…

Подвода подъехала совсем близко. Найденов и его разведчики вжались в землю, в прошлогоднюю сухую траву на склоне оврага. Отчетливо доносился голос, понукавший лошадь:

— Н-но, пошла!

— И чо взводный удумал по утрам меняться, — сказал, позевывая, один из молодых красноармейцев. — Сколь раз говорил ему: давай по вечерам…

— Какая те разница? — спросил бородач.

— Как какая? — лениво отозвался красноармеец. — Не ездили бы чуть свет по сырости.

— А тебе не все одно: в телеге сыреть или на посту?

— Сказал мне тоже!

— Али ты спишь на посту по утрам?

— Это кто? Я сплю?

— Жинка твоя!

— То-то и оно, что жинка…

— Соскучился?

— Да он полгода и жил-то с ней. Чо ему скучать?

— Полгода тоже срок.

— Эх, кабы счас бы до-ма! Да в самом бы деле с жинкой… М-да!

— Ишь ты! А кто за тебя Советску власть отстаивать будет? Ты перво-наперво беляков порубай. Да еще когда в мировой революции поучаствуешь, да ежели твоя тощая шея целой останется, да твое мужское благородство вместе с ногой осколком не отчекрыжит, вот тогда на жинку свою нос и востри!..

— Фью-у! — присвистнул молодой красноармеец.

— А ты как думал? Великие потрясения на печи пережить? Дулю вот тебе!

— Да ладно ты про великие потрясения! Сам-то чуть ли не в обозе служишь, а туда же…

— Сопля ты еще и ничего не понимаешь, — сказал добродушно бородач и снова стеганул лошадь.

Голоса красноармейцев звучали все глуше, а вскоре затихли совсем. Найденов приподнял голову, проводил подводу взглядом. Ладонь все еще сжимала рукоятку нагана. Ах, с каким бы наслаждением он ухлопал бы сейчас этих троих! Особенно бородача за его идиотские шуточки… Какая наглость! Как он по-хозяйски рассуждал о Советской власти и революции, словно, власть большевиков не висела на волоске!

Часа через два подвода проехала обратно, и разведчикам снова пришлось затаиться. Из старых знакомых на подводе был только один бородач.

«Часовых на этом посту не следует снимать вообще, — решил Найденов. — Два человека не будут играть никакой роли. Высадку первых отрядов надо начать в заливе, где сейчас лодка. Лучшего места не найти. Затем сразу на Гоньбу».

Весь день разведчики провели в вынужденном безделье. На тракте было безлюдно, но опасность еще не миновала. Лишь после того, как со стороны усадьбы и обратно проследовал патруль — двое конных красноармейцев с карабинами за спиной, — можно было действовать.

Как стемнело, Найденов приказал телефонистам подключиться к линии, провести кабель по столбу вниз и дальше — в овраг. Это было сделано так, что Найденов при желании мог и просто прослушивать разговоры, и вступать в связь, и прерывать ее. Лучшего и желать было нельзя!

Сначала следовало вжиться в связь, разобраться, кого она соединяла, выяснить обстановку. Разведчики вели наблюдение. Телефонисты сидели рядом и лениво грызли галеты. Найденов припал к телефонной трубке. В ней что-то потрескивало, шуршало, словно прилетали откуда-то издалека грозовые разряды. Наконец раздался длинный звонок, и тонкий голос скороговоркой спросил:

— Двадцать первая? Двадцать первая?

— Слушает двадцать первая! — отозвался другой голос.

— Это двойка. Вторая это!

— Слышу, что вторая.

— Ленька, это ты?

— Ну…

— Здорово!

— Привет!

— Как жизнь?

— Как в Польше.

— Чо?

— Как в Польше, говорю.

— У меня телефонограмма. Примай!

— Давай. Только не части.

— Что — малограмотный?

— Давай, давай, шуруй!

Дальше последовала длинная сводка о положении дел на фронте за истекший день.

Закончив диктовать, телефонист из штаба армии сказал:

— Ленька. Слышишь? Я сейчас весь вечер буду занят, понял? Позвони часов в двенадцать… Поговорим…

— Хорошо. Понял, — отозвался голос с другого конца провода.

«Эти телефонисты либо старые друзья, либо познакомились заочно во время переговоров, — подумал Найденов. — Их трудно обмануть, но они как раз и могут оказаться отличной ширмой».

А пока надо было ждать двенадцати часов. От нечего делать Найденов снова стал думать, что гораздо разумнее бы было вообще не передавать приказ. Именно такой шаг был бы лучшей гарантией успеха предстоящей операции.

Что же, так и сделать? Это, конечно, грубейшее нарушение инструкции разведотряда, но, возможно, путь к удаче! Но ведь в разведотдел рано или поздно попадут документы красных, показания военнопленных, телефонограммы, копии приказов. И если среди них не будет ложного приказа…