Горькое счастье - [9]

И плывет вода густая,

Унося вишневый цвет,

Не жалеет, заметая

Навсегда прозрачный след…

Но в воде полощет ива

Зеленеющий платок –

И считает терпеливо

Каждый легкий лепесток.

«Передо мною всё богатство дня…»

Передо мною всё богатство дня –

Земля и лес, обрывы, травы, пчелы, –

Они тепло струятся сквозь меня,

Душа от них становится тяжелой.

Когда ж еще, лучиста и тиха,

В нее звезда вечерняя упала –

То ракушкой душа ее всосала,

Обволокла жемчужиной стиха.

«Вселенная умрет со мной?..»

Вселенная умрет со мной?..

Леса, и звезды, и метели,

Все, что сияли и звенели

Во мне одной, –

И душный мрак и Божья слава,

Что замкнуты во мне, как лава

В коре земной…

Но если я – не раб лукавый?

Но если я – не вся умру?

Но если слово жаркой лавой

Прорвет застывшую кору?

О, как я радостно верну

Мой дом – мой мир – мое жилище,

И поднимусь беспечной нищей

В Твою высокую страну!

«Белка носит желуди…»

Белка носит желуди

В теплое дупло.

От деревьев в золоте

И в лесу светло.

Листья веют шепотом

И летят к земле,

И смеются хлопотам

В беличьем дупле.

Их заботы кончены,

Их зовет покой.

Я листок подточенный

Перейму рукой, –

Чтобы тонким шепотом

Научил меня

Отойти без ропота

От земного дня.

«Крепчают синие снега…»

Крепчают синие снега,

Мороз каленым паром дышит.

Дымок чужого очага

Витой колонкой стал на крыше.

А под стрехой сосульки меч

Висит, прозрачный и огромный,

Чтоб дом вечерний уберечь

От нищеты моей бездомной.

«Кто из предков во мне проявляется больше?..»

Кто из предков во мне проявляется больше?

Кто глядит из моих неуверенных глаз?

Мой задор – от моей неуступчивой Польши,

Чувство меры – твое, виноградный Эльзас!

Где-то хитрая дремлет во мне Византия,

Синью греческих волн озаряется стих…

Но всех слаще мне имя Твой, Россия,

Все мои чужеземцы – у ног Твоих!

ПАМЯТЬ

Чуть стихами – магической палочкой –

Трону в памяти спящую быль –

Рыбный ветер над солнечной балочкой

Пронесет беловатую пыль.

И тугим сухоногим кузнечиком

Зазвенит по обрыву трава,

И за детским коричневым плечиком

Будет влажно мерцать синева…

Было, есть – для души одинаково, –

Даже, может быть, сердцу слышней

Хруст и шорох раздавленных раковин

Под ребячьей сандальей моей.

«Бывало, двумя руками…»

Бывало, двумя руками

Уцепишься за края

И сдернешь шершавый камень:

А вдруг – под камнем – змея?

Под камнем сыро и гладко –

Личинки да корешки,

Ругаясь, бегут с оглядкой

Заспавшиеся жуки.

Опустишь камень обратно

(Напрасен отважный труд), –

А в памяти всё же пятна

Извивом змеи ползут.

«Прозрачно море с пристани до дна…»

Прозрачно море с пристани до дна –

И в солнечном, солено-свежем утре

Смотрю, как осторожная волна

Расчесывает водорослям кудри;

Как их упругий изумрудный сад

Вздымается и опадает живо,

И пузырьки серебряно скользят,

И дно мерцает золотым отливом.

Ложусь на доски теплые ничком

И руки в море опускаю быстро –

И вот он, в пальцах, мертвый, бурый ком.

И это всё. И пахнет солью пристань.

«Наш спор был жарок и высок…»

Наш спор был жарок и высок.

Мы шли и луг топтали дикий –

Крутили в пальцах колосок,

Срывали венчик повилики,

И мертвой бабочки крыло,

Не видя, к свету поднимали

(Оно круглилось и цвело

Отливом бархата и стали).

И жизнь была так молода,

И мир чудесней и огромней…

О чем мы спорили тогда?

Ты помнишь? Я совсем не помню.

«Помню полустанок под горой…»

Помню полустанок под горой,

Солнечную, рыжую скалу.

Пахло углем, камнем и жарой,

Потный паровоз шипел в пылу.

И когда напился паровоз,

Дрогнул поезд, поползла скала, —

А на ней мой колокольчик рос –

Прямо так – из камня, из тепла.

Легкий, зыбкий, бледно-голубой

На сухом невидимом стебле…

Для того мы встретились с тобой,

Чтоб расстаться тотчас на земле?

Чтобы поезд вылетел рывком

На равнину от горячих скал,

Чтобы долго синим огоньком

Ты в вечерней памяти мерцал.

ОТЪЕЗД

По тревоге вышли из теплушек,

В кудри виноградника легли.

Смерть кружила то звончей, то глуше.

Мирным солнцем пахло от земли.

Грозди хризолитово светили,

Медленный вынашивая мед.

Отщипнула… Улетают? Или

Вот, сейчас, вернется — разобьет?..

Нет, ушли. Во рту свежо и кисло.

Долго длились эти полчаса.

Узкой белой радугой повисла

В отгремевшем небе полоса.

Пахнет полем, солнцем, виноградом.

Лезем в разогревшийся ковчег.

Грохот тормозов. И снова рядом

Бег земли – разлуки трудный бег.

«Старый кот с отрубленным хвостом…»

Старый кот с отрубленным хвостом,

С рваным ухом, сажей перемазан,

Возвратился в свой разбитый дом,

Посветил во мрак зеленым глазом.

И, спустясь в продавленный подвал,

Из которого ушли и мыши,

Он сидел и недоумевал,

И на зов прохожего не вышел.

Захрустело битое стекло,

Человек ушел, и тихо стало.

Кот следил внимательно и зло,

А потом зажмурился устало.

И спиной к сырому сквозняку

Он свернулся, вольный и надменный,

Доживать звериную тоску,

Ждать конца – и не принять измены.

«О, как вы бесконечно далеки…»

О, как вы бесконечно далеки,

Дни школьной и чудесной несвободы:

Уроки, переменки и звонки,

Переэкзаменовки, бутерброды…

«Что лучше — вовсе счастья не узнать

Или узнать и потерять навеки?»

Как светится каштановая прядь,

Как свежи незаплаканные веки!

……………………………………

Каштановое съела седина,

И веки долгим горем тяжелеют,

И я стою одна, совсем одна

Над разоренной радостью моею, —

И, кажется, вся выжжена дотла…

Теперь я знаю — лучше, что была.