Горькое счастье - [11]

Талая вода черна.

В теплом логове медведица

Пробуждается от сна.

И хрустит в сыром валежнике

Зверь, дремотен и уныл,

И на первые подснежники

Сонной лапой наступил.

«Ах ты, туша неуклюжая», —

Затрещал под нею лед,

А она стоит над лужею

И весну из лужи пьет.

«Облетели кверху донцем…»

Облетели кверху донцем

Все сосульки, как одна,

И в глаза холодным солнцем

Дует ранняя весна.

И сугробы разом сели,

Как упавшие хлеба,

И под мокрый звон капели

Зацвела в снегу верба .

Не впервой цвести на стуже…

Не впервой скитаться там,

Словно ходишь не по луже —

По летящим облакам, —

И тебе в раскрытом мире

Внятен каждый блеск и вздох –

Словно глаз дано четыре

И ушей не меньше трех.

«Еще прозрачен, сер и пуст…»

Еще прозрачен, сер и пуст

Кипящий воробьями куст,

И желтый солнечный припек

Еще не жжет холодных щек, –

Но талой лужи чернота

Весенней синью налита,

И облако всплывает в ней

Всё круче, крепче и белей.

«Влажно ландыши дышали…»

Влажно ландыши дышали.

Крупный дождь шуршал по склону,

На прощанье гром по тучам

Бил чугунными шарами, —

Но далекие вершины

Озарились тихим солнцем,

Молодые листья буков

Налились зеленым светом.

Я из каплющей пещеры

Протянула солнцу руки,

Сорвала я ближний ландыш,

Самый свежий, самый белый,

Сорвала его — навеки,

Навсегда укрыла в сердце,

Вместе с каплей самоцветной,

И земли комочком черным,

И прилипшею хвоинкой —

И моим недолгим счастьем.

«Дождь отшумел. Зеленый свет…»

Дождь отшумел. Зеленый свет

В лесу сверкающем и влажном,

И круглых капель легкий след,

Припухший на листке бумажном.

Как жадно зеленеют мхи,

Прощальному внимая грому, —

И пахнут — даже и стихи —

Промокшим кружевом черемух.

«Лицо щекочут стебли трав…»

Лицо щекочут стебли трав

И пахнут сыростью и медом.

Я, золотой букашкой став,

Ползу под их прозрачным сводом.

Мой путь неспешен и тяжел:

Вот гладких желудей застава,

А вот шершавой башни ствол

И зоркий птичий щебет справа…

Дыханья душная струя,

Как бури колея двойная…

Ах да, ведь это тоже — я.

Кто больше я? Кто я? Не знаю.

«Спозаранку щебет слышно…»

Спозаранку щебет слышно

У раскрытого окна,

И цветет светло и пышно

На задворках бузина.

Облаков круглится стая

Снега крепкого белей,

И гудит трава густая

Теплым бархатом шмелей.

Почему же светлой вести

Я от них не приняла?

Всё как прежде, всё на месте –

Только молодость ушла.

ОКТЯБРЬ

Мир прозрачен, солнечен, пуст, –

Ни надежды в нем, ни тревоги.

В красных ягодах голый куст.

Завиток листа на дороге.

Теплый камень и блестки в нем,

А на камне плоская муха.

Вот и мы — так же тесно льнем

К блесткам памяти зябким ухом.

За углом холодная тень,

В ней легко голубеет иней.

И недолог октябрьский день –

Тихий-тихий и синий-синий.

«Истаял дождь в сыром угаре…»

Истаял дождь в сыром угаре,

В тумане дымные дома,

И яркий свет на тротуаре

Обводит влажная кайма.

То смерть, прервав земную пляску,

Склонилась и, тиха, чиста,

Снимает траурную маску

С еще прекрасного листа.

«Расточительных слов не надо…»

Расточительных слов не надо.

Строгой осени день пришел:

Из цветистого листопада

Вышел лес так прозрачно-гол.

Видны скал обомшелых глыбы

И стволы в исполинский рост,

Каждой ветки сухой изгибы

И комочки остывших гнезд.

Ветром пасмурным лес очистив,

Осень лето сожгла в кострах,

И остался от слов и листьев

Горьковатый и легкий прах.

«Вся жизнь прошла, как на вокзале…»

Вся жизнь прошла как на вокзале –

Толпа, сквозняк, нечистый пол.

А тот состав, что поджидали,

Так никогда и не пришел.

Уже крошиться стали шпалы,

Покрылись ржавчиной пути, –

Но я не ухожу с вокзала,

Мне больше некуда идти.

В углу скамьи, под расписаньем,

Просроченным который год,

Я в безнадежном ожиданьи

Грызу последний бутерброд.

В ПАРКЕ

1. «Под скамьей пустая бутылка…»

Под скамьей пустая бутылка,

И лицо в немытых руках.

Всё, что сердцем владело пылко –

Вдохновенье, и страсть, и страх, –

Отошло, чтоб в тени прохладной

Он разглядывать мутно мог

Голубей доверчиво-жадных

У его неспешащих ног.

2. «Доверив прихоти ножонок…»

Доверив прихоти ножонок

Знакомства первые свои,

Мне улыбнулся негритенок

И задержался у скамьи,

В своем большом и белом друге

Еще совсем не видя зла…

Но мать привстала и в испуге

Его к себе отозвала.

СКАРАБЕЙ

Маленький лазурный скарабей

Под стекольным холодом музея.

Сколько черных бездыханных дней

В саркофаге ждали скарабея,

Чтобы день пришел, и грянул свет,

И в ладони варварской, случайной

Понял он: ему возврата нет

В мир, лишенный мудрости и тайны.

Он дешевой пуговкой лежит

Под стеклом — и грубый, и чудесный, –

Но читать старательный петит

Никому о нем не интересно.

«У вечерних присев ворот…»

У вечерних присев ворот,

Жизнь, тяжелый клубок забот.

Из усталых рук уронить, —

И одну лишь распутать нить:

Шелковинку зеленых дней.

Что прошли по душе моей,

Что связали меня петлей

С этой злой любимой землей.

«Всё, во что мы верили, не верили…»

Всё, во что мы верили, не верили,

Что любили, знали, берегли, –

Уплывает, словно на конвейере,

С кровью сердца и с лица земли.

Или это мы летим неистово,

Или это нас волна несет?

Так порою отплывают пристани,

А стоит идущий пароход.

«Вот выпал снег – и растаял…»

Вот выпал снег – и растаял.

Вот жил человек – и умер.

И чья-то лодка пустая

Толчется в прибрежном шуме.

Но к ней не придет хозяин –

Уплыл он в страну иную.

Лишь небо светло зияет,

Не видя печаль земную.