Горькое счастье - [7]

В ладони собираются моей.

И, как монах, что шепчет древний стих,

Роняя четки струйкою янтарной, –

С молитвою простой и благодарной

Тебе, Господь, я посвящаю их!

ГОРНАЯ ПАРУБКА

Вот сливочные, длинные – по склонам

Повержены, разделаны стволы, –

И пахнет кедром, ладаном, лимоном

Роса светло сочащейся смолы.

К земле любимой, каменисто-бурой,

В последний раз припали тяжело…

От содранной коры – от снятой шкуры –

Идет живое, древнее тепло.

Тропинка вся в еловых колких лапах,

Мелькают шишки в тесной чешуе, –

Такой рождественский, щемящий запах,

Что дышишь детством в легком забытье…

В долине, в дымке, блеск речных излучин,

Голубизна слоящаяся гор.

И, с тишиной высокой неразлучен,

Упрямым дятлом звякает топор.

ЛЕСНАЯ ИЗБУШКА

Избушка с высоким крылечком

На свежей дремучей поляне,

И вырез на ставнях сердечком, –

Как пряничный домик у няни.

А если к обшивке из дранок

Прижаться доверчиво носом,

То пахнет и сухо и пряно –

Корицей, и солнцем, и тесом.

Мозаика древних дровишек

У леса, наколотых мелко,

И в грозди коричневых шишек

Висит любопытная белка.

А пышные ели опушки

Придвинулись нежно и тесно,

Чтоб тихой не выдать избушки

Не знающим сказки чудесной.

ОСЕНЬ

Вот осень подошла: листы считая,

Под кленом облетающим стоит.

С атласным шорохом воронья стая

Над пахотой развернутой летит.

В деревне мирно топчутся коровы,

И пахнет хлевом, теплым молоком,

Листом опавшим, пахотой лиловой,

Дровами, сеном, грушами, дымком…

Так мягко небо в пасмурных разводах, –

Тепло и грустно в мире и во мне…

Он подошел – земли желанный отдых,

Забывшей тихо о своей весне.

«Подушку мха беззвучно оторвав…»

Подушку мха беззвучно оторвав,

Я черный плат земли нашла под нею –

И, наклонившись, медленно пьянею

Прохладным соком нерожденных трав.

Смотрю, как нежная лесная тля

На корешок всползает невесомо, –

И, как она, в лесу я тоже дома,

И, как она, одно с тобой, земля!

ПЕРВЫЙ СНЕГ

Сереющая в облачном тумане,

Поленница на вырубке-поляне

Благоухает чисто поутру;

И мелко шепчет дождь в бору пустынном,

И я бреду по скалам и ложбинам,

Как лешачиха, в призрачном бору.

А завтра, в ясном розовом рассвете,

Разоблаченные вершины эти

Вдруг ровно вспыхнут острой белизной –

И крепкий холод молодого снега

Прозрачным ветром скатится с разбега,

В тепло долины поспешив за мной.

ЗИМА

Взметнулся лыжник и исчез, –

И над двойным скользящим следом

Сомкнулся глухо белый лес

Коралловым морозным бредом.

Но вот на синеватый наст,

Сквозящий в солнце аметистом,

С еловой лапы съехал пласт

И развалился прахом льдистым;

И ель вздохнула глубоко,

Упруго ветку разогнула

И солнцу низкому легко

С приветом лапу протянула.

«Посмотри налево, посмотри направо…»

Посмотри налево, посмотри направо –

Никого на дорожке, только елки одни, –

Отломи от сугроба кусочек шершавый

И с атласного склона столкни:

По бороздке голубой,

Обрастая сам собой,

Быстро, в искрах, удаляясь,

В ленту снежную мотаясь,

Кувыркаясь круто, прытко,

Докатился, лег, —

Как усталая улитка,

Снежный завиток.

И никто не смотрел ниоткуда

На веселое чудо, —

Только я, да синицы, да ели,

Затаив дыханье, глядели

На его полет.

Но ведь мы не в счет?

«Лужи мягко подтаяли к полночи…»

Лужи мягко подтаяли к полночи,

Утром снова ушли под кристалл, —

На душе и в лесу было солнечно,

Тихий, чистый мороз не мешал.

И на склоне под буками голыми

Рыжий лист посветлел и обсох —

В нем шуршала ногами веселыми,

Раскрывала оливковый мох…

И прозрачно синица чирикала,

Легкий мусор роняя с ветвей.

Эго были от жизни каникулы —

От заботы моей. И твоей.

МОЕЙ ЕЛИ

В памяти горек и крепок —

Просто забыть не могу —

Запах оранжевых щепок

В сером зернистом снегу.

Запах встревоженной чащи,

Свежих растоптанных хвой;

Ствол, на поляне лежащий,

Ствол опрокинутый твой…

Долго стояла, не веря,

У опустевшего пня, —

Словно любимого зверя

Кто-то убил у меня.

ЛАВИНА

Весь пестрый лес от солнца и от снега,

От сумрака и от проталин черных…

Из чащи треск испуганного бега —

Быть может, коз, быть может, духов горных?

Оборвалась подмокшая лавина

И, о стволы свой натиск разбивая,

Вся в брызгах низвергается в долину,

Скача, крутясь, пьянея, как живая…

И вот легла — крутой и пестрой грудой, —

Вся в бурых листьях и в щетине хвойной, –

А в мертвых льдинках солнечное чудо

Сияет влажно, весело и знойно.

«В Кайзертале синеют пролески…»

В Кайзертале синеют пролески,

Воздух свежим теплом напоен,

И кудрявится в солнечном блеске

Весь от вереска розовый склон.

Все дела с их земною корыстью

Позабуду — и слышится мне:

Шепчет ветер сквозь бурые листья

О желанной и близкой весне.

И том же, упавший с разбега,

Ручеек над ущельем поет,

И над серыми пятнами снега

Первой бабочки пьяный полет.

«Я в лесную часовню зашла помолиться…»

Я в лесную часовню зашла помолиться

И неловко присела на твердой скамье.

В голых буках звенели весенние птицы,

Бились хрупкие льдинки в холодном ручье.

Я сказать ничего не сумела Мадонне,

Подошла — и забыла святые слова, —

Но подснежник, что вянул на теплой ладони,

Положила у гипсовых ног в кружева, —

Весь зеленый и белый, с оранжевым глазом,

Удивленно расцветший над черным ручьем.

Пусть заменит он Ей своим светлым рассказом

Неумелую повесть о счастье моем.

ВСТРЕЧА

Оттаяла горная тропка,

Но лес еще светел и пуст,

Желтеет сережками робко

Прозрачный ореховый куст.