Годы бедствий - [86]

— За-пом-нил…

— Второе, придумай способ, как освободить схваченных Душегубом людей из Люцзябао! Сколько хочешь трать своих денег на это, но с крестьян не смей брать и гроша! Сделаешь?

— Сделаю, сделаю!

— Тебе верить нельзя! — холодно усмехнулся Сяо-ма и, взглянув на Эр-даня, взял ребенка на руки.

Тот заплакал. Сяо-ма пригрозил ему тесаком:

— Если будешь реветь, я заколю тебя!

— Эр-дань! Не плачь, не плачь! — закрыв глаза, со страхом вымолвила жена баочжана.

Мальчик замолчал.

— В течение трех дней, — продолжал, размахивая тесаком, говорить Сяо-ма, — ты должен освободить людей из Люцзябао. После этого я верну тебе сына. Если же за три дня ты не освободишь их, то я закопаю твоего сына живым в землю и приду за твоей головой. Слышал?

— Слышал, слышал, — говорил окончательно напуганный баочжан. — Эр-дань, Эр-дань… вы бы лучше не брали его…

— Так не выйдет, тебе верить нельзя! Успокойся! Как только освободишь людей, я верну тебе сына целым и невредимым! Когда я уйду, не смейте выходить из дому, у нас есть еще другие дела в деревне. Кто выйдет — поплатится головой!

Сяо-ма повесил тесак на бок, сунул деньги за пазуху, оторвал от оконной занавески два куска материи, завязал ими глаза и рот мальчика и, взмахнув гранатой, еще раз предупредил старосту:

— Не смей выходить! Через три дня я вернусь! — Он вышел из комнаты, унося с собой сына баочжана.

Потрясенный Ван Хао-шань молча опустился на стул.

Сяо-ма прошел двор, толкнул ворота и вышел на улицу. Сяо-ню нигде не было. Крепко прижимая к себе мальчика, он бросился на берег, к лодке. При свете луны он увидел, что в лодке сидит какой-то человек. Это был Сяо-ню.

— Эх ты! — сердито зашептал Сяо-ма, посадил мальчика на днище и приказал Сяо-ню: — Крепко держи мальчишку! — А сам быстро погнал лодку по реке. Сердце его учащенно билось, и только холодный встречный ветер немного остудил его разгоряченное лицо.

У баочжана и его жены от страха душа ушла в пятки. Они всю ночь не двинулись с места. Когда потухла коптилка, они не посмели даже пойти и долить в нее масла. Только когда уже рассвело и на улице послышался скрип телег, оба они в один голос зарыдали. Утром Ван Хао-шань не стал даже завтракать, а прямо отправился за реку к Душегубу. Он ни о чем не решился ему рассказывать, так как боялся, что тот в гневе может не отпустить заложников, и тогда Восьмая армия убьет его сына. Ему ничего не оставалось, как пригласить Душегуба и японского офицера на свои деньги в ресторан и, кроме того, вручить каждому по тысяче юаней за освобождение заложников. Он такого убытка сердце его разрывалось, но другого выхода не было. На следующий день после обеда все заложники были освобождены.

Сяо-ма и Сяо-ню держали мальчика все время с завязанными глазами в лодке. Они не приставали к берегу, а плавали посередине урочища. Сяо-ню каждый день плавал к берегу и доставал что-нибудь поесть. О случившемся они никому не сказали ни слова. Узнав на второй день вечером об освобождении заложников, Сяо-ма глубокой ночью отвез мальчика обратно в Юйтяньчжуан.

Получив обратно своего сына, Ван Хао-шань на следующий день со всей семьей переехал в город. Он никому не посмел рассказать о случившемся и только в душе переживал потерю денег.

Сяо-ма через несколько дней тайком позвал к себе в лодку дядюшку Го У и вручил ему пачку денег. Когда Сяо-ма все рассказал старику, тот, радуясь и удивляясь, сказал Сяо-ма:

— Да ты смелее, чем любой разбойник! Вот это номер!

— Раздай деньги, — сказал Сяо-ма. — Только не проговорись, как ты их получил!

Дядюшка Го У взял деньги, но больше месяца боялся раздавать их. Затем, видя, что Ван Хао-шань даже не упоминает об этом случае, а только ходит мрачнее тучи, он постепенно роздал деньги односельчанам.

6. Трагедия в урочище Гучэнва

После налета карательной экспедиции деревня Люцзябао превратилась в мрачное серое пепелище.

Полицейские арестовали многих крестьян и заставили их отремонтировать сторожевую башню, в которой разместилось отделение полицейских. Они ежедневно в окрестных деревнях забирали рис и овощи, хватали кур и свиней, грабили дома, устраивали стрельбу и всячески бесчинствовали. Особенно доставалось девушкам и молодым женщинам. Многие женщины сбривали волосы, чтобы походить на мужчин, но и это их не спасало.

От полицейских не было спасения ни днем ни ночью. И люди, стиснув зубы, проклинали в душе «желтых собак».

Постепенно полицейские сожгли все деревни в окрестностях города. Японцы и «желтые собаки» повсюду настроили сторожевые башни и опорные пункты, в которых разместилось больше тысячи японцев и различных их прислужников — «желтых собак», всяких агентов и охранников. Эти сторожевые башни и опорные пункты огромным кольцом окружали урочище Гучэнва, куда оттеснили крестьян из окрестных деревень. Они были зажаты между урочищем и Великим каналом и никуда не могли выбраться оттуда.

Жители Люцзябао разместились в том заливчике, где раньше обитал один Сяо-ма. Объединившись по четыре-пять семей, они соорудили низенькие шалаши, в которые можно было забраться только ползком и которые не спасали ни от дождя, ни от ветра.