Годы бедствий - [85]

Когда Сяо-ма вернулся в урочище, был уже поздний вечер. Поджидавший его на берегу Сяо-ню радостно закричал:

— Сяо-ма! Ты где был? Целый день тебя не было, тетушка Чжао и Мин-эр чуть не умерли от волнения!

Сяо-ма подогнал лодку к берегу, соскочил на землю и, вытирая пот, спросил:

— Дядя знает о моей поездке?

— Кто бы решился ему сказать? — отрицательно покачал головой Сяо-ню. — Он несколько раз спрашивал тебя, но ему отвечали, что ты спрятался в урочище, и он успокаивался. Так куда же ты ездил?

— Никуда не ездил, просто заблудился в тумане! — нехотя соврал Сяо-ма и спросил: — Ну, как дело с выкупом?

— Все деньги уже собрали. Дядюшка Го У и другие понесли — сейчас они, наверное, уже в Юйтяньчжуане.

— Плохо дело! — топнул ногой Сяо-ма и сел на край лодки. — Как дальше люди жить будут? — его снова захватила волна гнева и ненависти. Он сдвинул брови и сжал в правой руке гранату, а в левой тесак: — Дальше так жить нельзя! Я уже не в силах сидеть и ждать Восьмую армию! Схвачусь с ними насмерть, и все! — и подумал про себя: «До Душегуба не доберусь, конечно! Остается только отыграться на Ван Хао-шане!» — и, спрятав оружие за пазуху, он спросил: — Поесть у тебя ничего нет?

— Есть! — Сяо-ню достал вареные съедобные водоросли. — Это тебе еще утром послала тетушка Чжао.

Сяо-ма стал жадно есть. Из головы его не шли мысли о беде тетушки Чжао и Мин-эр и о ране дяди. Поев, он неожиданно спросил Сяо-ню:

— Скажи, мы с тобой братья или нет?

— А как же! — ответил Сяо-ню. — Хотя мы с тобой дети не одной матери, но мы вместе выросли и вместе теперь будем и в жизни, и в смерти, и в горе. Мы теперь роднее, чем родные братья.

— Хорошо! — сказал Сяо-ма. — А ты храбрый?

— Почему это тебя так интересует? Ты прямо говори, в чем дело.

— Сегодня ночью мы вдвоем пойдем к Ван Хао-шаню! — Сяо-ма помедлил немного. — Придем к нему, а там видно будет. Если он откажется от выкупа, то мы пощадим его, а если не согласится, то уж тут его жизнь будет в его собственных руках! Ни люди об этом не узнают, ни дьявол не пронюхает! Так как — пойдешь?

— Пойду! — после минутного раздумья ответил Сяо-ню. — Так или иначе, а жизнь собачья — пойдем!

— Не торопись! — остановил его Сяо-ма. — Сначала сходи в деревню и принеси котелок, чтобы мы могли намазаться сажей. Только смотри, чтобы никто не заметил!

— Не беспокойся! — и Сяо-ню убежал. Он вернулся быстро.

— Тебя видел кто-нибудь? — сразу же спросил Сяо-ма.

— Нет. Я еще прихватил с собой кухонный нож!

— Хорошо, теперь давай намажемся сажей.

Вымазав лица сажей с днища котелка, они отвязали лодку и двинулись в путь. Вскоре они подплыли к деревне Юйтяньчжуан и привязали лодку. Сяо-ма с тесаком и гранатой шел впереди, а Сяо-ню с ножом — сзади. В деревне стояла тишина, не было слышно ни крика кур, ни лая собак. Сяо-ню подвел друга к воротам дома Ван Хао-шаня и испуганно прошептал, потянув Сяо-ма за рукав:

— Давай лучше вернемся!

Сяо-ма пригрозил ему гранатой:

— Брат мой, ты же только что был таким храбрым! Будешь караулить за воротами! Если кто подозрительный появится, постучишь в ворота! Только не подымай крика и не убегай!

Покрывшийся холодным потом Сяо-ню испуганно закивал головой.

Сяо-ма подошел к воротам и тронул их — они еще не были закрыты. Осторожно приоткрыв их, он через щель протиснулся во двор. В восточной стороне дома горел свет, и оттуда доносились голоса. Однако разобрать слова Сяо-ма не мог. Внезапно скрипнула дверь, и послышались шаги. Сяо-ма поспешно юркнул в темный угол двора.

В это время во двор вышли несколько человек. Сяо-ма услышал, как один из них сказал: «Вы уж, господин баочжан, постарайтесь!» — это был дядюшка Го У с односельчанами, приносившие Ван Хао-шаню выкуп.

— Не волнуйтесь, я приложу все усилия! — громко ответил баочжан.

Когда крестьяне ушли, он запер ворота и вернулся в дом.

Сяо-ма немного успокоился и вошел в дом вслед за хозяином. Отодвинув бамбуковую портьеру, которой была завешана дверь, он заглянул в комнату. Ван Хао-шань и его жена считали деньги, а их маленький сын Эр-дань ползал на полу рядом. Сяо-ма тесаком отодвинул портьеру и с грозным видом вошел в комнату. Подняв гранату, он крикнул:

— Не шевелиться! Если кто двинется с места — убью всех троих!

Ван Хао-шань поднял голову и обомлел от страха: перед ним стоял здоровенный детина в черных штанах и в черной куртке, с черными лицом и с гранатой и штыком-тесаком в руках. Его глаза зловеще поблескивали. У побледневшего от страха Ван Хао-шаня зуб на зуб не попадал, он не мог вымолвить ни слова. Наконец дрожащими губами он произнес:

— То-ва-рищ… про-шу… са-дить-ся!

Сяо-ма взмахнул штыком и воткнул его в стол. Затем, помахав гранатой, приказал:

— Давай мне деньги, что принесли из деревни Люцзябао! Да побыстрее!

— Хорошо, хорошо! — и перепуганный насмерть баочжан дрожащими руками вручил Сяо-ма деньги.

— Я сегодня явился сюда за твоей головой! — сказал Сяо-ма. — Но если ты согласишься с моими условиями, то я пощажу твою жизнь!

— Хорошо, хорошо, товарищ! Я на все согласен! — поспешно проговорил дрожащий как лист Ван Хао-шань.

— Первое, не глумись над крестьянами, особенно из деревни Люцзябао! Запомнил?