Годы бедствий - [23]

Шрифт
Интервал

— Нет, не боюсь! Если бы боялся, то не пошел бы сюда! — В душе Тянь-бао опять поднялась волна ненависти. Он сжал в руке жалобу, собрался с духом и решительно рванулся во двор суда с криком: — Меня несправедливо обидели, я несправедливо обижен!

Дежурившие у здания суда полицейские в этот момент чем-то отвлеклись и, неожиданно увидев, что во двор суда с криком вбежал человек, просто опешили. Когда они пришли в себя, Тянь-бао был уже далеко от них. Один из полицейских бросился за ним, свистя изо всех сил в свисток.

А Чжан Тянь-бао решительно бежал к цели. Его глаза зловеще горели, и никто не посмел задержать его. Гнавшийся за ним полицейский не мог его догнать. Во дворе поднялся шум. Из здания суда выбежали люди узнать, в чем дело. Тянь-бао не знал, какая дверь ведет в зал суда, и врывался во все подряд. Вооруженный полицейский задержал его как раз у нужной ему двери. От напряжения и большого волнения Тянь-бао потерял сознание и упал на пол. Полицейские подняли его и отнесли в камеру для арестованных, где облили холодной водой. Он пришел в себя.

— Ты что тут делаешь, сумасшедший? — зло спросил его один из полицейских.

— Меня незаслуженно обидели, я принес подать жалобу!

— Ты жалуешься? Так почему не написал жалобу?

— Я уже дважды подавал жалобу, но до сих пор нет ответа. Вот я и решил громко жаловаться.

— А сейчас у тебя жалоба с собой?

— Есть! — Тянь-бао полез за пазуху. — Ай-яй-яй! — Лицо его покрылось потом. Он был в полной растерянности: жалоба куда-то исчезла!

— Где твоя жалоба! Доставай! — требовал полицейский.

Тянь-бао побледнел, сердце его громко стучало, с лица капал пот.

— Только что, когда я вбежал во двор, она была у меня в руке. А как упал, то не помню, куда она делась. Разрешите, я пойду поищу ее! Вот так незадача, господин!

Услышав это, полицейский сильно ударил его по лицу и бил до тех пор, пока из носа Тянь-бао не пошла кровь.

— Ублюдок! — ругался полицейский. — Ты с ума сошел, ворваться в суд и поднять такой шум. Да тебе за это надо голову отрубить!

— Начальник! Я не сумасшедший! — пытался возразить Тянь-бао, с трудом подымая голову. — Мою дочь…

Полицейский снова набросился на него и стал бить кулаками и ногами, не разбирая куда. Затем он выбросил Тянь-бао во двор.

— Ублюдок! Больше не посмеешь сюда приходить!

Тянь-бао одной рукой зажимал нос, из которого лилась кровь, а другой вытирал кровь с лица.

— Неужели и в суде не могут разъяснить добром?

Полицейский еще более разозлился и снова начал избивать его.

— Ишь чего захотел! Добром разъяснить! Катись отсюда, пока цел! — И Тянь-бао вытолкали со двора.

— И это суд! — крикнул он у ворот, но никто не обратил на него внимания. Он ушел, громко ругаясь.

11. Суд

Сердце Тянь-бао разрывалось от ненависти. Он ненавидел теперь и Душегуба с Чжао Лю и суд за то, что с ним так обошлись. Каждый раз при мысли о трагической смерти Фэн-цзе ему казалось, что его сердце пронзает ядовитая стрела. Не имея возможности отомстить за нее, он в то же время не находил места, где мог бы высказать свою обиду. Руки и ноги его дрожали, а сердце бешено колотилось в груди.

На улице дул свирепый северный ветер. Вечерело. Тянь-бао шел, выбиваясь из последних сил. «Семья Лю добром говорить не хочет, — думал он, — в полиции меня даже слушать не захотели. Я думал, что хоть в суде найду на них управу и отомщу, а там избили чуть не до полусмерти. Где же на свете правда?!» Он поднял голову и посмотрел на небо, но пасмурное вечернее небо молчало. Тогда он опустил голову и посмотрел на землю. Но земля тоже была холодна и нема. Он ударил себя в грудь. «Стоит ли теперь жить? Но умирать не хочется, а жить так дальше — невозможно. Куда мне теперь пойти со своим горем?»

Он подошел к уличному торговцу и купил себе тарелку супу. Он ел, а в ушах его все еще стоял голос полицейского: «Добром разъяснить! Катись отсюда, пока цел!»

«…И убил его!» — услышал он вдруг рядом чей-то голос. Это слово будто сняло завесу с его глаз. Он осмотрелся и увидел неподалеку шошуды[26], рассказывающего какую-то историю. В ушах Тянь-бао все время звучали слова: «Убил его!» «Я не только не отомстил за дочь, — думал он, — но и надо мной самим издеваются. Разве можно это оставить так? Нет! Нужно рассчитаться с ними за все! Обязательно нужно!»

Он знал, что ему делать. В первую очередь следует подкрепиться. Съев суп, он купил водки и пол-лепешки. Когда он поел, уже совсем стемнело, и он твердо решился на отчаянный шаг. Рассчитавшись с торговцем, он направился на улицу Гулоу.

Подойдя к дому Лю, Тянь-бао осмотрелся. На флагштоке развевался флаг, ярко горели фонари — в доме, очевидно, были гости. Тянь-бао весь горел. «У меня в семье покойник, а у вас праздник!» — подумал он со злостью. Ненависть и выпитая водка придали ему смелости. У двери никого не было. Он поднялся по ступенькам и заглянул в окно. В гостиной шло веселье: Душегуб, Чжао Лю, Лю Тан и гости сидели за столом и пили вино. Подвыпивший Душегуб как раз в эту минуту говорил: «Есть некоторый смысл в том, что сегодня Чжан Тянь-бао пожаловал в суд! Ха-ха-ха…»

— Ему и во сне не снится, что все его три жалобы попали в наши руки! — рассмеялся Чжао Лю.


Рекомендуем почитать
ЖЖ Дмитрия Горчева (2001–2004)

Памяти Горчева. Оффлайн-копия ЖЖ dimkin.livejournal.com, 2001-2004 [16+].


Матрица Справедливости

«…Любое человеческое деяние можно разложить в вектор поступков и мотивов. Два фунта невежества, полмили честолюбия, побольше жадности… помножить на матрицу — давало, скажем, потерю овцы, неуважение отца и неурожайный год. В общем, от умножения поступков на матрицу получался вектор награды, или, чаще, наказания».


Варшава, Элохим!

«Варшава, Элохим!» – художественное исследование, в котором автор обращается к историческому ландшафту Второй мировой войны, чтобы разобраться в типологии и формах фанатичной ненависти, в археологии зла, а также в природе простой человеческой веры и любви. Роман о сопротивлении смерти и ее преодолении. Элохим – библейское нарицательное имя Всевышнего. Последними словами Христа на кресте были: «Элахи, Элахи, лама шабактани!» («Боже Мой, Боже Мой, для чего Ты Меня оставил!»).


Марк, выходи!

В спальных районах российских городов раскинулись дворы с детскими площадками, дорожками, лавочками и парковками. Взрослые каждый день проходят здесь, спеша по своим серьезным делам. И вряд ли кто-то из них догадывается, что идут они по территории, которая кому-нибудь принадлежит. В любом дворе есть своя банда, которая этот двор держит. Нет, это не криминальные авторитеты и не скучающие по романтике 90-х обыватели. Это простые пацаны, подростки, которые постигают законы жизни. Они дружат и воюют, делят территорию и гоняют чужаков.


Матани

Детство – целый мир, который мы несем в своем сердце через всю жизнь. И в который никогда не сможем вернуться. Там, в волшебной вселенной Детства, небо и трава были совсем другого цвета. Там мама была такой молодой и счастливой, а бабушка пекла ароматные пироги и рассказывала удивительные сказки. Там каждая радость и каждая печаль были раз и навсегда, потому что – впервые. И глаза были широко открыты каждую секунду, с восторгом глядели вокруг. И душа была открыта нараспашку, и каждый новый знакомый – сразу друг.


Человек у руля

После развода родителей Лиззи, ее старшая сестра, младший брат и лабрадор Дебби вынуждены были перебраться из роскошного лондонского особняка в кривенький деревенский домик. Вокруг луга, просторы и красота, вот только соседи мрачно косятся, еду никто не готовит, стиральная машина взбунтовалась, а мама без продыху пишет пьесы. Лиззи и ее сестра, обеспокоенные, что рано или поздно их определят в детский дом, а маму оставят наедине с ее пьесами, решают взять заботу о будущем на себя. И прежде всего нужно определиться с «человеком у руля», а попросту с мужчиной в доме.